— Разве этого недостаточно, мадам? Мне не часто удается раскрыть так много, уверяю вас. Гонорар — десять шиллингов.
Эмбер вынула из муфты горсть монет и бросила их на стол. Широкая улыбка астролога показала, что она переплатила, как всегда. Но ей было все равно. Брюс каждый раз оставлял ей деньги, и когда стопка кончалась, на том же месте появлялась новая. Десять шиллингов — сумма, о которой и говорить нечего.
«У меня будет ребенок, и я выйду замуж, за Брюса и буду богатой!» — возбужденно думала она по дороге домой.
В тот вечер она спросила Брюса, что такое планета Венера, хотя о своем визите к астрологу не рассказала и не собиралась говорить, пока не появится что-нибудь определенное. Но возможно, он догадался сам.
— Венера — это звезда, названная так в честь римской богини любви. Считается, что она управляет судьбой тех, кто под ней родился. Такие люди, насколько мне известно, должны быть красивыми, желанными и их поступками движут чувства, если ты веришь в эту чепуху. — Он улыбался, но на лице Эмбер появилось испуганное выражение при таких еретических словах.
— А разве ты не веришь!
— Нет, дорогая, я не верю.
— Что ж… — Эмбер стояла, уперев руки в бока. — Когда-нибудь ты поверишь, уверяю тебя. Дай срок.
Тем временем жизнь Эмбер текла по-прежнему и, казалось, предсказаниям мистера Чаута не суждено было сбыться. Большую часть времени Брюс отсутствовал: либо он ездил играть в карты или кости в таверну «Грум Портерз Лодж», где собирались благородные господа, либо — на балы и ужины, устраиваемые при дворе или в домах его друзей. Эмбер часто с тоской подумывала, как было бы чудесно, если бы он взял ее с собой, но он не приглашал, а Эмбер не просила. Ибо она прекрасно понимала, какая пропасть разделяет их в общественном положении. И она ждала его возвращения, чувствуя себя одинокой, несчастной. Она страшно ревновала его. Эмбер боялась Барбары Пальмер и других женщин вроде нее.
Часто приезжал Элмсбери, и если Брюс отсутствовал, он вывозил Эмбер развлечься.
Однажды они отправились через Темзу в Саутуорк на бой быка с медведем. Эмбер смотрела в окошко кареты и вдруг на Лондонском мосту увидела обветренные непогодой и размытые дождем двадцать или тридцать голов, насаженных на шесты. В другой раз Элмсбери пригласил ее на фехтовальный поединок, во время которого один из противников отсек ухо другому, и оно шлепнулось прямо на колени даме, сидевшей в первом ряду.
Они ужинали в разных модных тавернах, два или три раза ходили в театр. Эмбер стала обращать внимание на сцену не больше, чем другие, ибо ее занимал тот фурор, который она производила в партере. Некоторые молодые люди подходили к Элмсбери таким образом, что он не мог не представить их Эмбер, а двое-трое сделали ей нахальные предложения прямо у Элмсбери на глазах. Однако Элмсбери в таких случаях всегда сохранял достоинство и недвусмысленно давал понять молодчикам, что Эмбер — не шлюха, а леди, благородная и добродетельная. А Эмбер, стесняясь своего деревенского акцента, надеялась, что ее действительно примут за леди-роялистку, проведшую годы в изгнании с родителями во время Протектората и только сейчас вернувшуюся ко двору.
Но самым замечательным ей показалось посещение дворца Уайтхолла.
Уайтхолл размещался в западной части города на излучине реки, в стороне от Сити. Он представлял собой несколько огромных в стиле Тюдоров зданий из красного кирпича, со множеством коридоров и расположенных анфиладой отдельных комнат — все это напоминало запутанные ходы в какой-нибудь кроличьей норе. Здесь жила королевская семья и все придворные, кому удалось ценой подобострастия устроиться рядом с монархом. Дворец стоял так близко к воде, что при высоких приливах кухню иногда затапливало. По территории дворца тянулись грязные немощеные улочки. Кинг-стрит одним концом упиралась в часть дворца, называемую Кокпит, а другим — в стену внутреннего сада, Прайви Герден.
Уайтхолл был открыт для всех посетителей. Всякий, представленный однажды при дворе или пришедший в сопровождении ранее представленного, мог войти, поэтому здесь бродило множество совершенно посторонних людей: ворота дворца охранялись весьма ненадежно. И когда Эмбер и Элмсбери подъехали к Каменной Галерее, из-за скопления народа они с трудом пробились внутрь.
Каменная галерея — коридор длиной почти четыреста футов и шириной пятнадцать — протянулась через весь дворец. На ее стенах висели прекрасные живописные полотна Рафаэля, Тициана, Гвидо. Картины начал коллекционировать Карл I, и его сын теперь продолжил традицию. Вход в королевские апартаменты закрывался ярко-красными бархатными занавесями, они висели на всех дверях, и у каждой двери стоял часовой, гвардеец-йомен. В пестром калейдоскопе посетителей двигались леди в атласных платьях, молодые франты, шустрые чиновники, мелькавшие в толпе с очень озабоченным видом, будто решая важные проблемы, солдаты в форме, деревенские землевладельцы со своими женами. Эмбер без труда определяла последних по одежде, безнадежно вышедшей из моды. Провинциальные мужчины носили высокие сапоги, которые не наденет в Лондоне ни один уважающий себя джентльмен; шляпы с высокой тульей на пуританский лад, тогда как в моде были низкие шляпы; бриджи до колен на подвязках, а по новой моде бриджи — широкие внизу. Встречался даже круглый слоеный воротник. Эмбер возмущала такая провинциальность, и она с удовольствием подумала, что ее одежда не выдает ее происхождения.
Однако Эмбер не слишком переоценивала себя.
— Господи Боже! — шепнула она в ухо Элмсбери, сделав круглые глаза. — Ах, какие красивые леди!
— Ни одна из них и вполовину не так хороша, как вы, — ответил граф.
Эмбер бросила на него благодарный взгляд и улыбнулась. Они стали хорошими друзьями, и хотя он больше не предлагал ей переспать, однако заявил, что готов помочь ей или дать денег, если понадобится. Эмбер решила, что он влюбился в нее.
И тут неожиданно что-то произошло. По толпе в Галерее прошла волна оживления, все повернули головы в одном направлении.
— Миссис Пальмер идет!
Эмбер тоже устремила взгляд туда, куда смотрели все. И тут она увидела, что по Галерее шествует великолепная рыжеволосая женщина. За ней двигалась служанка, затем два пажа и чернокожий лакей. Барбара Пальмер шла, не видя никого, на ее лице явно читались высокомерие и своенравие. Она откинула голову назад, делая вид, что ее не интересует тот ажиотаж, который она создавала своим появлением. От гнева и ревности у Эмбер жгло глаза, сердце чуть не выскакивало из груди. Она смертельно боялась, что мадам Пальмер увидит Элмсбери, с которым, как она знала, мадам была знакома, и остановится. Но нет, она не остановилась. Она прошла мимо, не удостоив их взглядом.
