Так звучали его привычные речи, и с каждым словом я успокаивалась. Все правильно: отец Реми — не зло, он хочет только добра, с самого начала хотел. Добра, конечно, своеобразного, в его понимании, но вряд ли он желал разыграть меня, или оскорбить, или надменно посмеяться.
— Ладно, — сказала я, чувствуя, как из его рук струится в меня тепло, — ладно, я вам верю.
Он меня обнял.
Я прижалась щекой к белому воротнику, пропитанному его, отца Реми, особенным запахом, оказавшимся таким приятным для меня.
— Милая, милая Маргарита, — тихо сказал святой отец, — как же вы молоды еще, как порывисты. Я вижу, что вам страшно, не бойтесь. Все, чего вы боитесь, минует, оставив о себе только память, а ваше счастье найдет вас. Все эти люди там, в зале, вряд ли способны понять вас, вас, жемчужину, брошенную перед свиньями. Не слушайте их, не смотрите на них, не поддавайтесь их чарам. Подумайте, кого вы любите и чего истинно хотите. Так редко среди людей встречается столь светлая душа, как ваша. Не натворите глупостей, я очень вас прошу.
То, что этот по-прежнему не слишком знакомый мне человек так хорошо видел меня, приносило страх — но другой, не тот, о котором он говорил. Я закрыла глаза и глубоко вдохнула запах отца Реми, в голове стало пусто и звонко, ладони взметнулись, прикасаясь к нему, пальцы легли на его грудь, и под ними забилось, застонало сердце.
— Вы, кажется, святой, отец Реми, — пробормотала я.
— Вы просто плохо меня знаете.
Хлопнула дверь, послышались мужские голоса. Мы отпрянули друг от друга, я поспешно схватила маску и протянула ему.
— Наденьте. Вас не должны узнать, иначе будет скандал.
Мужчин было двое, они хохотали, но, заметив нас, притормозили. Отец Реми закрыл лицо маской и повернулся к незваным гостям, остановившимся в паре шагов от нас.
— Господа, вам что-то нужно?
— Вам никто не говорил, что нехорошо уединяться с дамой в такую погоду на балконе, месье? — голос того, кто повыше, звучал весьма нетвердо.
Судя по всему, оба были нетрезвы, их маски-домино скрывали лица.
— Шли бы вы мимо, — сказал отец Реми таким голосом, какого я у него ни разу не слышала.
Все в этом голосе было: и аристократическая лень, и нежелание возиться с дерзкими, и сознание собственной силы. Ничего общего с приятным говорком священника из Прованса.
— Не вам указывать, где нам ходить! — сказал второй. — Да вы тут даму мучаете. Не годится так поступать, сударь, не годится!
— Дама не жалуется, — сказала я. Пора было прекращать эту бессмысленную болтовню. — Идемте в зал, Доктор.
— Идемте, Коломбина, — он подал мне руку.
Мужчины посторонились, однако, когда мы с отцом Реми проходили мимо, высокий схватил меня за локоть. Я дернулась, высвобождаясь, а мой Доктор развернулся и взял нахала за горло прежде, чем мы все успели сообразить, что произошло. Локоть освободился как по волшебству.
— Сударь, — вкрадчиво сказал отец Реми, который недавно сообщал моему отцу, что его учили не драться, а убивать, — нехорошо приставать к даме.
— Сударь! — второй, оставшийся на свободе, приставил к горлу священника кинжал. — Не обижайте моего друга.
Так же, как тогда, в переулке, я не поняла, как все произошло. Отец Реми двинулся, клинок звякнул о мраморный пол, а нахал взвыл и прижал к груди вывихнутое запястье. Пальцы священника разжались, он отпустил того, которого держал за горло, и отступил.
— Надеюсь, наши разногласия улажены, господа?
— Вовсе нет! — высокий содрал с руки печатку и швырнул в лицо отцу Реми. Перчатка стукнулась о нос Доктора и свалилась священнику под ноги. — Завтра мы сможем разрешить наши противоречия в более подобающей обстановке.
— О Боже, — устало сказал отец Реми. — Вы хотя бы понимаете, из-за чего собираетесь драться?
— Господа, — сказала я, — перестаньте.
Но меня не слушали.
— Вы нас оскорбили! — каркнул тот, с вывихнутым запястьем.
— А вы оскорбили меня. И мою даму. Мы квиты, не так ли?
— Нет, — высокий надвинулся на него. — Мое имя…
— Тшш, — отец Реми прижал палец к губам. — Положение, надо сказать, весьма неловкое. Опять же маскарад, давайте обойдемся без имен, — он наклонился и поднял перчатку. — Хорошо, если вы так желаете…
— Нет, — сказала я, — нет, не надо.
И опять никто не услышал.
— Завтра, — продолжал высокий. — В восемь утра, в Клиши-ла-Гаренн. У новой церкви повернете направо и поедете до конца, там и встретимся.
— Шпаги. До первой крови. И все в масках. Без имен.
Отец Реми сунул перчатку за пояс, рядом с белым докторским платком, повернулся и как ни в чем не бывало вновь предложил мне руку:
— Идемте теперь, прекрасная Коломбина.
Я едва могла идти: задыхалась от ярости. Мы вплыли в огромный танцующий зал, и мне немедленно сделалось тесно, будто слишком сильно затянули корсет, отец Реми вел меня сквозь толпу.
— Вы точно безумец, — сказала я, когда смогла говорить, — вы понимаете, что делаете?
— Конечно, — обронил он весьма равнодушно. — Мне нужна практика, а юнцам — взбучка. Не бойтесь, дочь моя Мари-Маргарита, ничего не случится ни со мною, ни с ними. Самое страшное, мы получим по паре царапин и разойдемся, довольные друг другом. Я вернусь раньше, чем вы выйдете к завтраку.
— Я поеду с вами.
Он приостановился и огляделся, никто не обращал на нас внимания. Мы стояли в конце зала, и отец Реми оттеснил меня вбок, в полутемную занавешенную нишу, так, что я прижалась спиной к портьере. Сам он уперся кулаком в стену над моей головой, а своим ненастоящим носом едва не коснулся моего.
— Не вздумайте! — прошипел он из-под маски. — Черт вас побери, Маргарита! Да поймите вы наконец, никакая опасность мне не угрожает, и что вам до опасности, даже если угрожала бы? У вас такое доброе сердце? Вы переживаете за чужого человека?
— Во-первых, — сказала я, сглотнув, — вы мне не чужой. Во-вторых, святой отец, вы правда только что сказали «черт побери»?!
— Гм, — он смутился, кажется. — Маскарадный костюм плохо на меня влияет. Все равно епитимью накладывать, так что присовокуплю.
— Нашли из-за кого драться к тому же. Из-за меня!
— А чем вы плохи, чтобы за вас драться? — удивился он.
— Да бросьте, — сказала я с презрением, — что вы притворяетесь? Вам, между прочим, грешно лгать. Драться хорошо за красивых герцогинь, за благосклонность королевы, за ярких дам. Но за меня — это же смешно!
— Вы что же, считаете себя некрасивой? — медленно спросил отец Реми.
Я видела его глаза в прорезях маски — внимательные, холодные глаза.
— А у нас исповедь?.. Нет, некрасивой не считаю. Но я не та женщина, из-за которой мужчины теряют голову.
