— Вы меня удивляете! — сухо сказал маркиз, пробегая глазами статью, о которой говорила Николь.
Там было сказано, что греки чрезвычайно опасаются вторжения России на территорию их ближайших соседей.
Решив, что не стоит обсуждать это с Николь, маркиз бросил газету на палубу и предложил ей сразиться в нарды.
Погода была теплой, и Николь надела тонкое платье из тех, что передала ей Бесси.
Маркиз заметил, какое оно старое и изношенное.
Довкинс, кстати, сказал ему, когда они были в его каюте вдвоем:
— Такой замечательной девушки у нас на яхте еще не бывало, милорд!
Маркиз оставил это замечание без комментариев, и Довкинс добавил:
Если вы спросите меня, то это позор, что она ходит в таких обносках. За них и нищий «спасибо» не скажет!
— Я знаю, — коротко ответил маркиз.
Он понимал, что Довкинс ждет от него каких-то действий по этому поводу, но догадывался, что Николь отвергла бы любые предложения купить ей новые платья.
Саму ее их состояние, видимо, ничуть не смущало.
Судя по всему, мать привила ей очень строгие понятия о приличиях.
Как-то в разговоре о леди Лессингтон, чей снимок Николь увидела в одном из журналов, которые читала в поезде, маркиз цинично заметил:
— Она сверкает подобно алмазу, и сама явно питает страсть к этому камню.
— Значит, лорд Лессингтон должен быть очень богат, — невинно проговорила Николь.
Маркиз подумал о чрезвычайно дорогом ожерелье, которое он подарил леди Лессингтон прежде, чем они расстались, и задался вопросом, что скажет Николь, если он предложит ей в подарок какой-нибудь драгоценный камень.
Он пришел к выводу, что она будет удивлена и шокирована.
Она понятия не имела, что любая леди света готова принять любой подарок, если он дороже склянки духов или, на худой конец, веера.
Прошлым вечером, после обеда, когда звезды в небе сияли так ярко, маркиз задумался о том, какой еще цвет, кроме бирюзового, может пойти Николь и как приятно было бы подбирать для нее наряды.
Ему уже доводилось одевать нескольких симпатичных танцовщиц и подбирать для своих любовниц из высшего света платья, которые подчеркивали бы их красоту.
Но красота Николь была необычной, а кроме того, она даже не подозревала о том, что красива.
Впрочем, он был уверен, что этого не понять и многим мужчинам.
Она напоминала деревце с еще не распустившейся листвой, чья красота не бросается в глаза, и лишь художник способен ее уловить.
Вернувшись в свою каюту, маркиз продолжал размышлять об этом.
Раз уж она такая искусная швея, думал он, то могла бы превратить в роскошное платье шторы на иллюминаторах или атласное покрывало кровати.
Эта мысль развеселила его, и маркиз подумал, что неплохо бы свозить Николь в Париж.
Он одел бы ее в наряды от парижских портных, такие же яркие, как ее глаза, когда они искрятся смехом.
Потом он сказал себе, что есть более важные вещи, о которых стоит подумать, а Николь — всего лишь девушка, которую он взял с собой просто в качестве спутницы.
И все же, засыпая, он поймал себя на том, что вновь представляет ее себе в беседке из роз, а вокруг кружатся херувимы и глядят на нее сквозь гирлянды цветов.
Для Николь каждый новый день был интереснее предыдущего.
Постепенно она утвердилась в мысли, что у маркиза была очень Важная причина отправиться в эту поездку, но, поскольку он явно не желал говорить об этом, держала свои выводы при себе.
В то же время она сгорала от любопытства.
Джимми говорил, что маркиз хороший спортсмен и известный коллекционер живописи.
Он никогда даже не намекал на его участие в политике — и все же сейчас Николь была практически уверена, что знает причину бешеной спешки маркиза.
Несомненно, она, как и вся их поездка, впрямую связана с войной между Россией и Турцией.
Англия не была вовлечена в войну, но премьер-министр и, вероятно, сама королева были обеспокоены усилением влияния России в Европе.
Как бы то ни было, Англия аннексировала Балканы, а теперь, видимо, обратила свой взгляд к Турции.
Размышляя об этом, Николь вспомнила, как отец Наташи часто говорил, что русские всегда утверждали, будто Константинополь их законная столица.
За это они и боролись — и если бы добились своего, равновесие сил в Европе было бы нарушено.
К вечеру яхта достигла Мраморного моря и встала на якорь в заливе у северного берега.
— Я думаю, сегодня нам следует лечь спать пораньше, — сказал маркиз вскоре после обеда.
Николь бросила на него быстрый взгляд, понимая, что что-то за этим кроется.
Они поднялись на палубу.
При свете высокой луны берег был хорошо виден. Сразу за песчаной косой начинались низкие утесы, на которые было легко забраться.
Маркиз, как и Николь, посмотрел туда, где начиналась узенькая тропинка, ведущая к скалам.
Николь ожидала услышать отдаленный грохот пушек или какой-нибудь другой признак войны, но вокруг была тишина.
Маркиз явно ждал ответа, и Николь сказала:
— Да, разумеется, мы должны лечь спать. Как вы думаете, завтра мы будем в Константинополе?
— Я еще не решил, буду ли я заходить в порт, — загадочно ответил маркиз.
Николь отлично понимала, что это значит.
У него нет ни малейшего намерения обсуждать это с ней.
Поэтому она ограничилась тем, что сделала изящный реверанс и произнесла:
— Спокойной ночи, милорд. Надеюсь, вы хорошо выспитесь. Как увлекательно совершить такое далекое путешествие за столь короткое время!
— Спокойной ночи, Николь, — ответил маркиз.
Он подождал, пока она удалилась в каюту и закрыла дверь, а потом пошел к себе.
Довкинс был уже там.
Маркиз быстро сменил вечерний костюм на простую одежду, которую мог бы носить какой-нибудь состоятельный русский.
Довкинс дал ему заряженный револьвер и острый кинжал.
И то, и другое маркиз спрятал под платьем.
— Будьте осторожны, милорд! — напутствовал его Довкинс. — Вы же знаете, что этим русским доверять нельзя!
— Если мои сведения верны, никакого риска не будет. Я просто навещу приятеля.
— Я не стал бы доверять никаким «приятелям» в этой стране! — проворчал Довкинс.
— За меня не беспокойтесь, — ответил маркиз, — но если все же произойдет что-нибудь непредвиденное, везите мисс Танкомб в британское посольство в Афинах.
— Не говорите об этом, милорд! — воскликнул Довкинс. — И не забудьте — своей стране вы нужны живым, а не мертвым!
Маркиз рассмеялся.
Именно эти слова Довкинс неизменно произносил в таких случаях.
Шлюпка с двумя гребцами уже ожидала его, и маркиз распорядился немедленно спустить трап.
Николь слышала, как маркиз выходил из каюты, и поняла, что он собрался на берег.
