— К сожалению, мадемуазель, это невозможно. А вдруг с вами что-то случится и мне потом придется весь век корить себя за то, что я бросил вас здесь одну? Нет, уж лучше я останусь до прихода вашего кучера. Хотя, — он слегка прищурился, — зачем ждать? Я могу довезти вас до дома на своей лошади!
— Благодарю, сударь, но ваше предложение мне не подходит, — ответила она, по-прежнему не глядя на него. — А что касается защиты, то я сама могу прекрасно себя защитить. — И она извлекла из-под сиденья небольшой дамский пистолет.
— Ничего себе, — изумленно присвистнул Матвей. — И вы… умеете им пользоваться?
Юлия горделиво улыбнулась.
— Я могу отстрелить горлышко у бутылки с двадцати шагов, — с легкой бравадой заявила она. — А также попасть в самую высокую ветку на дереве, если не с первой попытки, то уж с третьей или четвертой точно.
Матвей окинул ее восхищенным, слегка озадаченным взглядом:
— Знаете, княжна, чем больше я вас узнаю, тем больше убеждаюсь, что вы — необыкновенная девушка. Встаете с постели ни свет ни заря, вникаете во все дела имения, да еще и стрелять умеете не хуже мужчины. И при этом вы необычайно женственны и обаятельны, а в искусстве кокетства вам, должно быть, нет равных среди молодых незамужних девиц.
— В чем? В искусстве кокетства?! — возмущенно вскинулась Юлия. — Да я… да я никогда…
— О, ради Бога, только не уверяйте меня, что вы на это не способны! — со смехом возразил Матвей. — Вы ведь уже проявили передо мной свой истинный характер, и теперь прикидываться невинной овечкой не имеет смысла.
Юлия метнула в его сторону свирепый взгляд:
— Значит, по-вашему, я вовсе не невинная овечка, а злобный и хищный волк, да?
— Нет, волк, это, пожалуй, слишком, — с мягкой усмешкой возразил Матвей. — А вот лиса — да. Хорошенькая, лукавая лисичка…
Спрыгнув из экипажа на землю, Юлия подхватила юбки и решительно зашагала в сторону усадьбы.
— Эй, мадемуазель! Куда вы? Постойте! — в замешательстве крикнул Матвей, бросаясь вдогонку. — Черт побери, но ведь это же просто глупо!
Замедлив шаг, Юлия обернулась и окинула его взглядом оскорбленной добродетели, которому позавидовала бы любая святоша.
— Лучше прошагать пару верст пешком, чем сносить оскорбления и выслушивать всякие непристойности! — с достоинством изрекла она, а затем высоко вздернула голову и продолжила путь.
— Ну ладно, так и быть, я прошу прощения!
Обогнав Юлию, Матвей встал у нее на дороге, но она ловко обошла его и зашагала еще быстрее.
— Ну, допустим, экипаж ваш никто отсюда не утащит, — вкрадчиво заговорил Матвей, нагнав Юлию. — А пистолет? Вы же забыли его на сидении коляски! Что если кто-нибудь вздумает обшарить коляску и заберет его?
Вспомнив, что она действительно забыла пистолет, Юлия в замешательстве остановилась.
— Да, в самом деле, пистолет нельзя оставлять, — пробормотала она, нахмурившись. Потом взглянула на Матвея и приказала: — Идете назад к коляске и принесите мне его!
— Принести? — с насмешливым удивлением переспросил Матвей. — Вот еще новости! Я вам не лакей и не услужливый поклонник, чтобы бегать туда-сюда ради ваших прихотей!
Не ожидавшая такого отпора Юлия на мгновение застыла с приоткрытым ртом. Потом смерила Матвея убийственным взглядом и зашагала к коляске сама.
— Э, дорогая княжна, да вы никак обиделись на меня! — с притворным недоумением воскликнул Матвей, поспевая за ней. — Помилуйте, да за что же? Я ведь только правду сказал…
Не отвечая, Юлия забралась в коляску, взяла пистолет и хотела заткнуть за пояс, но, взглянув на дорогу, передумала и положила под сиденье.
— А вот, наконец, и мой кучер, — радостно сказала она. — Так что, господин Елагин, можете с чистой совестью… катиться отсюда ко всем чертям!
— Как? И вы даже не пригласите меня заехать на чашку чая? — с сарказмом поинтересовался он. — Ах, сударыня, как это невежливо с вашей стороны!
Не удостоив ответом очередную реплику Матвея, Юлия вышла из коляски и пересела в подъехавшую бричку. Экипаж тут же тронулся с места и вскоре исчез за поворотом дороги. Какое-то время Матвей наблюдал за тем, как привезенные кучером дворовые мужики суетятся вокруг коляски, потом вскочил на лошадь и двинулся в сторону большой дороги, забыв о своем намерении посмотреть мельницы.
В течение следующего часа настроение Матвея постепенно ухудшалось, пока окончательно не испортилось. Его больше не разбирал смех при воспоминании о перепалке с Юлией, а с каждой минутой все больше грызла досада на свою несдержанность. Проклятье, ведь он вовсе не хотел наговорить ей колкостей и рассориться в пух и прах! Как же могло получиться, что он так глупо и отвратительно себя повел? Но сколько Матвей ни бился над этим вопросом, ответа не находилось. «Словно бес какой толкнул под ребро, — с досадой сказал он себе. — Ведь знал же прекрасно, что с ней так нельзя, что это ни к чему, кроме скандала и ссоры, не приведет. И все равно выказал себя… каким-то отпетым грубияном и одновременно пошлым ловеласом! А теперь еще думаешь об этом всю дорогу, словно у тебя других забот нет!»
Сердито насупившись, Матвей пришпорил лошадь и спустя двадцать минут был возле дома Николая.
… А между тем Юлия, успевшая доехать до дома и позавтракать, усиленно ломала голову над разгадкой его странного поведения. В то, что Матвей оказался в ее владениях ради каких-то мельниц, она ни на секунду не поверила. Возможно, он и не солгал, когда сказал ей про эти мельницы. Однако женская интуиция подсказывала Юлии, что здесь имелась какая-то другая, скрытая причина. И эта причина могла быть только одна: неосознанное желание встретиться с ней. Скорее всего, Матвей даже сам себе не признавался в этом желании. Он искреннее думал, что хочет посмотреть мельницы, а в глубине души надеялся на случайную встречу.
Но почему же тогда он так безобразно повел себя, когда эта встреча состоялась? Поддразнивал, пытался уколоть, провоцировал на резкие высказывания. Он даже назвал ее кокеткой, лукавой притворщицей, хотя должен был понимать, что это не понравится ни одной женщине, а уж истинной кокетке и притворщице — и подавно. Конечно, он это знает — и все равно почему-то не мог остановиться. Словно что-то толкало и заводило его, как пружинку часового механизма.
Но что это было? Желание позлить ее, отыграться за нанесенную обиду? Или… он, и вправду, влюбился?! Догадка казалась слишком самонадеянной, однако ничего другого не приходило Юлии на ум. В самом деле, почему Матвей не мог немного увлечься, если его сердце в данный момент свободно? Мужчины вообще легко увлекаются, так почему же Матвей Елагин должен быть исключением из общего правила? В тот день она предстала перед ним во всем блеске молодости, красоты и богатства — прелестная картина в обрамлении изысканной, дорогой рамы. Разве этого недостаточно, чтобы воображение мужчины разыгралось, а сердце пришло в волнение? Конечно, зловещие слухи о родовом проклятье сильно убавили ее привлекательность в глазах мужчин, но ведь Матвей Елагин, как верно заметила тетушка, вовсе не из числа трусов и суеверных дураков. Да и какими слухами можно испугать человека, который на протяжении трех с половиной лет чуть ли не каждый день подвергался смертельной опасности! «Да, это было бы очень забавно, если б он… в меня влюбился, — подумала Юлия, не сознавая, как при этой мысли на ее раненое самолюбие проливается целительный бальзам. — Особенно если учесть, что я-то сама ничего такого и в помине к нему не чувствую. Если мы еще когда-то встретимся, надо будет… хорошенечко пококетничать с ним и посмотреть, как он себя поведет. И если у него ко мне действительно что-то есть, я это непременно замечу».
