Больше я ничего не могу сказать. Я не могу даже сказать, что привело меня сюда. Я вообще не должен был так много говорить.
— Я понимаю.
— Ты никому не скажешь?
— Никому. Обещаю тебе.
Он накрыл ее ладонь своей ладонью, прижал ее пальцы к своему плечу.
— Спасибо.
Другая мысль пришла ей в голову.
— Теперь ты уедешь?
— Не сразу, — ответил он. — Мне сейчас действительно некуда идти, а здесь так же можно ждать новостей, как и в другом месте.
Внезапно она поняла, что времени у нее было даже меньше, чем она рассчитывала. Что бы ни заставило Ролли оказаться здесь, что бы ни заставило его подозревать, что ее семья стояла за этим злодеянием, все это сейчас не имело значения. Позже, возможно, она нашла бы, за что рассердиться на него, но пока ее сознание поглотили две мысли — его боль и беспомощность в этой ужасной ситуации и ее чувство надвигающейся потери. Она невольно вцепилась в его плечо.
— Мне так жаль, Ролли. Я бы хотела помочь тебе.
— Ты уже и так помогла, — сказал он, сжимая ее руку.
— Но недостаточно, — выдохнула она, обессилев, и ты скоро уедешь.
Он не отрицал этого, а просто погладил ее изящную ладонь и осторожно, нежно отстранился от Лили. Затем он встал и отряхнул джинсы.
— Я должен был сказать тебе с самого начала, почему прибыл сюда. Но я… я не знал, кому могу доверять.
— Надеюсь, ты расскажешь мне все до того, как…
Расскажешь когда-нибудь.
— Когда она будет в безопасности.
Лили склонила голову.
— Мне невыносима даже мысль о том, что ты уедешь.
— Я еще не уезжаю.
— Скажи… — Она прикусила губу. — Если бы ты мог, то остался бы?
Он пригладил ее волосы.
— Если бы мог, я бы взял тебя с собой.
— Но ты не можешь, — прошептала она едва слышно, взглядом умоляя его сказать, что это не так. И когда он отвел глаза и ничего не ответил, она проглотила слезы. — Ты кому-то обещал?
— Нет. — Он закрыл лицо руками. — Нет.
Она кивнула, чувствуя большое облегчение. В глубине души она не верила, что он отдал кому-то свое сердце, но такие решительные шаги, какие она собиралась предпринять, требовали определенной уверенности. Грациозно поднявшись, она шагнула вперед и обняла его.
— Я собираюсь убедить тебя взять меня с собой, — сказала она, уткнувшись лицом в его грудь, — любым способом, каким смогу.
— Лили, — прошептал он. — О, моя Лили. Если бы я только был уверен, что смогу дать тебе все, что нужно тебе и чего ты заслуживаешь…
— Ты сможешь, — уверила она, поднимая лицо к его лицу. — Все, что нужно мне, заслуживаю я того или нет, — это быть с тобой. Ты нужен мне, Ролли.
Он покачал головой.
— Ни один мужчина по-настоящему недостоин тебя, Лили, а уж я тем более. Ты должна быть с тем, кто так же верит в любовь, как и ты.
— Я могу научить тебя верить, — пообещала она. Позволь мне научить тебя.
Застонав, он обнял ее.
— Если кто-то и мог бы научить меня, — сказал он, то только ты, я знаю.
Опять это «если». Его неуверенность была врагом Лили. Но она найдет способ победить. Так или иначе.
Роланд смотрел, как она спешила через двор к большому дому и ее волосы ярко сияли в свете полуденного солнца. Я могу научить тебя верить. Но получится ли это у нее? Возможно ли это вообще? Он нагнул голову и потер виски, предчувствуя головную боль.
— Ну что, ты ей уже сказал?
Роланд тихо застонал, услышав голос Джока. Повернувшись, он прислонился плечом к стене и взглянул в морщинистое лицо человека, к которому с некоторых пор начал чувствовать привязанность.
— Что сказал?
— Правду Роланд испытующе смотрел на кряжистого старика, но не видел ничего, кроме явного упрямства.
Ну что ж, в эту игру можно играть и вдвоем.
— Не пойму, о чем ты говоришь.
— Не поймешь? — Джок покачал седеющей головой, — Что-то я этому не верю.
— Чему ты не веришь?
Джок наклонил голову.
— Ты что, даже себе не можешь признаться?
Роланд скрестил руки на груди.
— Знаешь, старина, я сегодня не в настроении и не гожусь для отгадывания загадок.
— Не в настроении? То-то я смотрю, ты будто сам не свой. Ты небось напугался, а, парень?
Роланд фыркнул.
— Чего мне пугаться?
— Той девушки. Ты влюбился в нее, могу поспорить. И знаю, что она влюбилась в тебя. А вот что ты собираешься делать, мне неизвестно.
Роланд почувствовал, что близок к панике. Он вынудил себя расслабиться и казаться беззаботным.
— Ты сам не соображаешь, что говоришь, Джок.
— Я знаю много больше, чем ты думаешь, — с грозной уверенностью произнес Джок.
Роланд похолодел от страха.
— Что ты имеешь в виду?
Джок шагнул вперед, и его руки сжались в кулаки.
— Я не знал, кем ты был до того, как пришел сюда, — прямо сказал он. — И сейчас не знаю. И знать не хочу. Хочешь притворяться помощником конюха меня не касается. Но тебя заметила Лили, и я предупредил тебя, парень, что не позволю разбить девчонке сердце. Больше всего я желаю ей счастья, поэтому я отошел в сторону, издали смотрел на вас и видел, как она расцветала. Теперь слушай меня. Ты собираешься разбить ей сердце, и я прослежу, чтобы ты ответил за это, так или иначе. И не я один за этим прослежу, уж будь уверен.
— Я знаю, что ты смелый человек, Джок, — ответил Роланд, подавив гнев, — но возьми побольше помощников, когда соберешься идти за мной.
— Вижу, ты никак не поймешь, с чем играешь, парень. Сказано тебе, не вздумай разбить девчонке сердце.
С этими словами старик повернулся и зашагал прочь.
Роланд опустился на землю там, где стоял, потрясенный разговором. Но почему-то стал еще больше уважать Джока.
— Ты верно сказал, старик, — тихо произнес он. А кто проследит, чтобы мое сердце не разбилось?
Уже было поздно задавать этот вопрос, слишком поздно. Джок был прав, и это пугало Роланда. Но все равно, мудрый гном по имени Джок Браунинг не будет указывать ему, что делать и чего не делать. Роланд все же был сыном великого герцога и наслушался таких указаний от отца. Когда он закончит здесь свое расследование, он заживет своей жизнью, чего бы это ни стоило. В этом он был уверен. О, он не помышлял ни о чем другом, кроме ранчо. Почему же теперь ему стало мало этого? Я могу научить тебя верить. Возможно, это и было тем, в чем он нуждался. Но если у нее ничего не получится? Что, если по прошествии времени он обнаружит, что его опять куда-то тянет, и почувствует скуку от того, что кто-то им управляет, а он покорно подчиняется? Что тогда? Он хотел быть уверен, что не повторит путь своего отца, не опустится до того, чтобы предать женщину, пытавшуюся научить его верить в любовь. Но не было ли безразличие одним из видов предательства? Сколько лет он наблюдал, как мать страдала от холодности отца? Сколько раз чувствовал смятение и разочарование, скрытые за ее доброжелательностью? Тот последний кризис был только одним из многих, которые пережила его мать. Возможно, безрассудство отца было тому виной.
