Взошла луна. Жутко закричала сова. Она ухала в ветвях дерева, прямо за окном спальни. Сара сидела, не раздеваясь, у столика, в противоположном от кровати углу. Мягкая перина так и манила к себе. Но стоило только Саре вспомнить о черной ленточке, которую она обнаружила утром на подушке, решимость тотчас же возвращалась к ней. На столике горела масляная лампа. Отвар трав, который она выпила медленными глотками, наконец-то, подействовал. Она чувствовала себя усталой, но могла не опасаться, что сон возьмет над ней верх. Она будет бодрствовать всю ночь. Ночь ущербной луны.
Она держала в руках одну из старых записных книжек, которые обычно хранила в деревянном сундуке, задвинув его в глубь стенного шкафа. Дата на последней странице указывала, что записи закончены пять лет назад. Примерно в середине книжки был портрет мужчины, выполненный в профиль. Мужчина улыбался. Волосы на затылке стягивал кожаный шнурок. Он был обнажен по пояс, одетый лишь в штаны до колен. В руке держал охотничье копье. Мужчина был молод, мужественен и прекрасен. Таким его могла увидеть только любящая женщина.
Она нарисовала его точно так же, как и все остальное, не раздумывая и не задаваясь вопросами. Пребывая в том странном состоянии, которое накатывалось на нее, когда реальный мир вокруг тускнел и отступал. А на первый план выходили воспоминания. Нет, не собственные, а более древние. Те, которые сохранились в курганах и камнях, слышались в перешептывании ветра и потрескивании костра.
Когда-то она нарисовала охотника и позабыла. Отложила подальше с остальными рисунками. И вот теперь, перелистывая книжицу, она снова наткнулась на этот портрет. Ее словно ударило. Она узнала его. Она лежала в объятиях этого человека, ощущала вкус его поцелуя.
А может быть, она просто помнила Фолкнера?
Сходства, безусловно, отрицать нельзя. Хотя Фолкнер выше ростом и старше. Таким мог бы стать юный охотник, доживи он до более зрелого возраста. Но дожил ли? Воспоминания Сары умалчивают об этом. Больше она не рисовала его, не являлись и сновидения о нем. Сара была этому несказанно рада.
Сова прокричала еще раз. Женщина захлопнула книжку. Поднялась, подошла к окну. Бледный свет луны струился на листья стройных тополей, растущих вдоль дороги. Позади них виднелась деревенская улица. Вдоль нее дремали во мраке домики Эйвбери. Ночь была теплой. Саре хотелось выйти на улицу. На этот раз вполне сознательно. Попытаться заново проделать путь, которым прошла вчерашней ночью. Но это была рискованная затея. Ей. конечно, не следовало забывать, что по деревне до сих пор бродит убийца.
Может быть, Фолкнеру нипочем разгуливать в полночный час по деревне? Но о ней этого сказать нельзя. И, тем не менее, бархатистый мрак теней завораживал. Каждый поворот дороги, будь то днем или ночью, был знаком ей так же хорошо, как черты собственного лица. Более того, ей претила мысль о том, что страх вынуждает ее сидеть взаперти. Ночь всегда служила для нее надежным прибежищем, как и каменная ограда ее садика. Никогда раньше она не испытывала страха и тревоги, прежде чем выйти в ночную темень.
Но сейчас она стояла у окна в нерешительности. И не только потому, что на дороге ей мог повстречаться убийца, что, в конечном счете, маловероятно. Она боялась, что очертания этого мира, под призрачным светом убывающей луны, окажутся слишком хрупкими. Она опять скатится на грань сумасшествия.
Поэтому Сара так и осталась стоять у окна, завернувшись в восточную шаль с бахромой. От шали пахло прошлогодней сиренью. Она рассуждала сама с собой о том, что же ей делать. Остаться дома и сохранить видимость собственной безопасности? Или все-таки отважиться и шагнуть в неведомое?
Вопросы так и остались без ответа. Внезапно в стороне деревни вспыхнул огонек. Он колебался и подпрыгивал, двигаясь среди домов и деревьев. Ей почудилось, будто ночной ветерок принес с собой отзвук возбужденных голосов. Там явно что-то случилось. Отбросив сомнения, Сара выбежала из комнаты, быстро спустилась с лестницы и выскочила в парадную дверь. За воротами она на минуту остановилась. Теперь в деревне металось уже несколько огней. Если так пойдет дальше, скоро переполошатся все жители. Дурные предчувствия захлестнули Сару, горло стиснуло. Неужели очередное убийство? Подхватив юбку, она со всех ног побежала в деревню.
Фолкнер вскочил, словно ужаленный. Ему только что привиделся приятный сон. Он очень не хотел расставаться с Сарой. Они были в той лощине. Он обнимал ее. Она счастливо смеялась, была вовсе не похожа на ту Сару, которую он представляет и знает. Эта Сара всегда печально-таинственна.
Он с удовольствием остался бы в сновидении, покуда оно дарит соблазнительные предвкушения. Однако внезапный вопль, донесшийся с улицы, словно вытолкнул его в более суровую и жестокую действительность. В комнате было темно. Обнаженный, он поднялся с кровати, потянулся за огнивом и свечой. Когда огонек свечи затеплился, он подошел к окну и выглянул.
Внизу суетились люди. Он узнал Джона Морли, сжимавшего в руке фонарь. Рядом с ним — нет, быть того не может? Неужели его дражайший Криспин собственной персоной?
— Что там у вас? — спросил из окна Фолкнер. Времени одеться у него не было, и он не стал ради приличия слишком высоко поднимать раму.
— Приношу глубочайшие извинения, сэр, но здесь у нас какой-то шум, суета.
— Что за шум? — он ничего не понимал, все еще грезя покоем и тишиной лощины.
— Стоны, сэр. Звон цепей. И достаточно громкие.
— Вы, молодой человек, спите сном мертвого, — воскликнул сэр Исаак. Наскоро одетый, он тоже стоял внизу, опираясь на трость.
Он был явно взволнован и одновременно чрезвычайно доволен. Наверное, тем, что в его присутствии происходят таинственные события, будоражащие деревню.
— Я не потерплю подобного, — заявил Морли. Лицо его раскраснелось, руки, сжимавшие фонарь, заметно вздрагивали. — Если понадобится, я призову священника. И попрошу его изгнать отсюда нечистую силу! Я никому не позволю издеваться надо мной, будь то живой или мертвец!
— Священника? — возмущенно воскликнул преподобный Эдвардс, который только что появился без привычного всем парика и бледный от волнения. Услышав угрозы Морли, он замер как вкопанный. — Вы не посмеете, дорогой сэр. Я не потерплю папской ереси в моем приходе.
— Я приму любые меры, какие в состоянии положить конец этому издевательству, — не унимался Морли. — Я честно плачу налоги в казну графства. Я заседаю в суде присяжных. Я наливаю полную меру. Я попросту не заслужил подобного отношения.
Фолкнер терпеливо слушал. В Лондоне он прославился своим непробиваемым спокойствием. Невозмутимостью он частенько приводил в бешенство своих недругов. Сейчас он с трудом сдерживал желание позатыкать всем глотки.
