Дома ковры занимали большую часть моих дневных мыслей. Я решила усвоить все, что знал Гостахам, и теперь день и ночь работала над заказами, которые он поручал мне. Я быстро сделала эскиз «ботех» и получила разрешение ткать ковер по нему. Один из работников мастерской соорудил у нас дома простой станок, на который я натянула хлопковые нити. Гостахам одолжил мне денег, чтобы купить шерсть, и я пошла на базар выбирать цвета, совсем как он в юности. Я решила купить пряжу простых оттенков, как те, что использовались в моей деревне: насыщенно-коричневую, окрашенную скорлупой грецких орехов, пурпурную — от корня старой марены, алую — из кошенили, желтую — из цветов сафлора. Но как богат был набор оттенков на Большом базаре! Я пришла в восхищение от тысяч мотков шерсти, висящих, словно фрукты на дереве. Здесь были и оттенки синего — от лазури светлой, как летнее небо, до самого темного индиго. И это лишь синий! Глядя на мотки шерсти, я воображала разные цвета рядом друг с другом на ковре. Как насчет лимонно-зеленого или потрясающего оранжевого? Или винно-вишневый с царственно-синим? Я выбрала двенадцать оттенков, радовавших мой глаз, — гораздо больше, чем я обычно использовала для ковров. Оказалось, что меня влекут яркие цвета: желтый, словно пух цыпленка, травянистый зеленый, оранжевый, как восход солнца, гранатово-красный. Принеся ослепительные мотки домой и установив их на вершине станка, я нарисовала водяными красками рисунок, чтобы правильно вывязывать цвета, которые собиралась использовать. Мне не терпелось начать ковер, помня, как важно доказать, что я приношу пользу в доме. В обед, пока все спали, я вязала, и вскоре ковер под моими пальцами начал обретать вид.
Пока я была занята ковром, матушка пыталась отдалиться от Гордийе, делая травяные снадобья. Лекарства стоили дорого, и хотя она не была большим знатоком их изготовления, Гордийе разрешила матери заниматься этим, так как думала, что в деревне матушка обрела особые силы.
Целыми днями моя матушка собирала корни, растения, травы и насекомых у подножия гор Загрос. Она часто посещала аптекарей, чтобы расспросить о травах Исфахана. Когда-то Кольсум поделилась с ней несколькими рецептами, и матушка помнила их до сих пор. Она также научилась варить снадобья для лечения головной боли и женских трудностей. И хотя снадобья получались вязкими и черными, Гордийе верила в ее силы. Однажды, когда у Гордийе разболелась голова, матушка дала ей отвар, снявший боль и позволивший уснуть.
— Нужно делать больше таких прекрасных лекарств, — заключила Гордийе.
Она пообещала матери, что, когда та приготовит достаточно для дома, остаток ей можно будет продавать и оставлять деньги себе. Это обрадовало матушку — теперь она могла заниматься тем делом, в котором Гордийе не разбиралась.
Однажды Нахид навестила меня, чтобы посмотреть, как я выгляжу в ее старой одежде. Я надела шафрановое платье, шаровары, подшитые матерью, и тот самый дивный лиловый халат.
— Ты такая хорошенькая! — похвалила Нахид. — И щеки у тебя румяные, словно розы.
— Приятно снова надеть яркое после года в черном, — ответила я. — Благодарю тебя за щедрость.
— Не стоит благодарности, — ответила Нахид. — А теперь, надеюсь, я могу рассчитывать на твою помощь? Ты пойдешь со мной на поло?
В этот день я не могла пойти на площадь, у меня было много работы.
— Нахид-чжан, я бы с радостью, но мне надо помочь дома.
— Пожалуйста, — взмолилась она, — мне так нужна твоя помощь.
— Но как же я успею закончить работу?
— Зови Шамси, — повелительным тоном сказала Нахид.
Вошла Шамси в красивом оранжевом шарфе и дешевых базарных бусах. Нахид вложила пару монет в ее ладонь и шепнула, что она получит еще больше, если выполнит сегодня мою работу. Шамси ушла, позвякивая монетами и весело улыбаясь.
Все же я не хотела идти на площадь.
— Ты не боишься, что в один прекрасный день нас поймают?
— Тогда скажем, что мы впервые пришли сюда. А теперь пойдем.
— Но только ненадолго, — согласилась я, хотя чувствовала тревогу.
Мы выскользнули наружу, когда Гордийе отвернулась.
Нахид нужно было передать письмо Искандару, открывающее ее чувства к нему. Она не стала читать его вслух, потому что хотела, чтобы ее возлюбленный был первым, чьи глаза увидят это письмо. Она говорила, что хочет признаться ему в вечной любви словами, которые используют поэты. Я знала, что ее изящный почерк донесет признание до самого сердца Искандара.
Пока мы шли к Лику Мира, солнце палило безжалостно. На синем куполе неба не было ни единого облачка, защищающего от лучей. Дышать под пичехом было словно вдыхать огонь, одежда пропиталась потом. Когда мы пришли, игра уже началась. Зрители кричали сильней, чем обычно, — была ничья. Пыль висела в воздухе и оседала на нашей одежде. Я надеялась, что игра закончится скоро и никто не обнаружит, что я бросила свои обязанности. Но игра продолжалась до тех пор, пока игроки не устали, и была объявлена ничья.
Но Нахид, казалось, и не заметила, что команда Искандара не выиграла.
— Ты видела, как искусно он играл? — спросила она.
Ее голос был напряженным и высоким, как и обычно, когда она видела своего возлюбленного. Когда толпа начала расходиться, она нашла мальчика, которого посылал Искандар, и искусно передала ему письмо и монету. Затем мы разошлись неподалеку от площади по домам. Поскольку лошади подняли пыль, моя одежда была испачкана. Я надеялась спрятать ее, когда вернусь домой. Но у порога дома ждала Зохре, которой было приказано отвести меня к Гордийе. Раньше этого никогда не случалось. От страха мое сердце билось как безумное. Я сняла верхнюю одежду, свернула ее и вошла в покои Гордийе, надеясь, что она не заметит пыль. Она сидела на подушках, смазывая подъемы ступней мазью из хны.
— Где ты была? — сердито спросила она.
— У Нахид, — ответила я, чувствуя, как ложь застревает у меня на языке.
— Неправда, — сказала Гордийе. — Я нигде не могла найти тебя и послала Шамси в ее дом. Тебя не было там.
Боясь встать и смазать хну, она поманила меня к себе.
— Дай руку, — сказала Гордийе.
Я простодушно вытянула руку, и Гордийе ударила по ней деревянной лопаткой, которой только что наносила мазь.
Я пошатнулась, рука вспыхнула болью. Я была уже взрослой, а меня наказывали, как ребенка.
— Посмотри на свою одежду, она вся в грязи. Как можно было так перепачкаться, если ты сидела дома у Нахид?
Боясь, что она снова ударит меня, я быстро призналась:
— Мы были на игре.
— Нахид нельзя появляться на игре. Девушка ее происхождения может потерять все, когда люди начнут говорить о ней.
