Радость озарила несчастное лицо юноши, как озаряет солнце тенистый пруд.
— Благослови вас Бог, мистрис. Не бойтесь, я сдержу слово.
Не глядя на мужчин, он вышел из комнаты. От сквозняка огоньки свечей затрепетали. Кейт устало проговорила:
— Сколько еще бочонков осталось перенести?
Джесс покачал головой:
— Только не сюда. Те, что остались, я перетащу в свой подвал. Убрать лестницу?
Но Кейт хотелось побыстрее покончить с этим делом.
— Лучше я сама. Я посторожу, пока вы не кончите, а потом…
Джесс подобрал веревки, которыми был связан Джонатан.
— Мы сами справимся. Осталось сделать только два захода. Мэтью, приятель, смотри веселей и ступай со мной. Пора тебе понять, что иногда женские хитрости лучше грубого насилия. Я уже десять лет промышляю и ни разу никого не убил, хотя, как убивали другие, видеть доводилось. И вот до сих пор жив, здоров и на свободе.
Конюх убрал нож за пояс.
— После того, что тут случилось сегодня ночью, тебе недолго осталось трепыхаться. И ты, и все мы рискуем загреметь на виселицу за контрабанду. Что плохого, если добавить сюда одно убийство?
— Я тебе отвечу, — сказала Кейт, — словами человека, которому мы все доверяли и который был нашим другом, — сэра Чарльза Глинда. «Если нарушишь людские законы, то будешь отвечать перед людьми. Но отними у человека жизнь, и тебе придется отвечать перед Богом».
Мэтью неловко переступил с ноги на ногу, избегая встречаться с ней глазами. Джесс подтолкнул его к двери. На крыльце они замешкались, оглядывая улицу, потом снова направились на церковный двор. Ветер донес до Кейт смех Джесса.
— Не кисни, Мэтью, — втолковывал он своему напарнику. — Мистрис Кейт и не с такими, как ты, справлялась. Но я не знаю женщины умнее и храбрее ее — даже моя жена с ней не сравнится.
Недовольный Мэтью, чье самолюбие сильно пострадало, угрюмо брел в темноте. В шайке он был новичком, но знал, что одно правило считалось нерушимым — хранить верность.
Кейт, поспешившая за ними вдогонку — напомнить, что один бочонок остался у нее в гостиной, отчетливо услышала его ответ:
— Готов согласиться, что девчонка она смелая. И недурна собой… по-своему. Но меня не заставили бы жениться на Кейт Хардэм за все Серебро на свете.
Ричард отпил вина из бокала и нервно поправил шейный платок. Наверное, в двадцатый раз он оглядел новые бриджи, которые были сшиты местным портным, гадая, не сочтет ли Арабелла их лишенными элегантности. Молодые щеголи, окружавшие ее тем вечером в Лондоне, выглядели словно павлины — все в оборках из тончайших кружев, с тщательно завитыми и напудренными волосами. Здесь, в Суссексе, люди одевались, думая в первую очередь об удобстве. После дня, проведенного на охоте, бриджи обычно покрывались грязью, на камзоле из тонкого сукна обнаруживались прорехи, а парик зачастую оставался висеть в кустах.
Он взглянул на портрет сэра Чарльза — этот человек одевался не задумываясь о моде и вел себя как считал правильным. Но если он и презирал условности, то все же пользовался всеобщей любовью и уважением. Казалось, он вот-вот сойдет с портрета и дом наполнится его громким веселым голосом.
Тишина действовала на Ричарда угнетающе. Даже поленья горели медленно, неохотно, без россыпи веселых искр. Молодой лакей, тихо стоявший у двери, изо всех сил сдерживал зевоту. Судя по всему, дом перенял характер нового владельца.
Ричард допил вино и принялся ходить по комнате, сцепив руки за спиной. Нервы у него были натянуты как струны — сказывалась бессонная ночь. Ветер сотрясал стекла, свистел и выл в трубе. Всю ночь он ворочался с боку на бок, и в мыслях его царил такой же хаос, как за окном. Его постель окружали трое. Арабелла — светлокудрая, изысканно красивая, улыбаясь, манила его мягкой белой ручкой, а в глазах таилась усмешка. Кейт печально склоняла кудрявую темную головку, молчаливо упрекая его за легкомысленно данное обещание. И сэр Генри Глинд, с бескровной маской вместо лица, за которой скрывались мрачные тайны.
Ричард замедлил шаг и снова остановился перед портретом.
«Зачем вам надо было умирать? — мысленно спросил он, как когда-то Арабелла. — Если бы вы были живы, я не ждал бы сейчас с таким мучительным трепетом Арабеллу».
Сзади раздался какой-то звук, и он резко обернулся. И в мгновение ока оказался у подножия лестницы — Арабелла как раз спустилась на площадку. Она задержалась, слегка наклонилась вперед, и луч солнца позолотил складки ее черной бархатной амазонки, а вокруг волос под черной треуголочкой загорелся яркий нимб.
Довольная восхищением, которое прочитала в глазах Ричарда, Арабелла последний марш лестницы преодолела словно на крыльях, так что он невольно протянул руки, чтобы подхватить ее. Любое освещение выгодно подчеркивало ее красоту: свечи озаряли точеные белые плечи, огонь камина искрами вспыхивал в голубых глазах, вот и сейчас солнечные лучи облили позолотой очертания ее стройной фигуры. Чувствуя, как спазм сжимает горло, он склонился над ее рукой, невнятно бормоча слова приветствия. Ричард так глубоко погрузился в волшебный мир, где, кроме них двоих, никого не было, что невольно вздрогнул, когда она обратилась к лакею:
— Я не стану пить вино, Джонатан. Кажется, все-таки и в Суссексе иногда выглядывает солнце. Я хочу успеть этим воспользоваться.
Она повернулась к Ричарду, натягивая перчатки.
— Отец просит его извинить. Он совещается со своим поверенным. Кажется, некоторые из дядюшкиных дел оказались весьма запутанными. Нашлись какие-то чеки и письма, сильно озадачившие отца. Он не знает французского и потому попросил меня перевести их, и…
— Французского! — Ричард едва не задохнулся.
Арабелла слегка подняла брови:
— Что странного, если дядя и вел переписку с Францией? Правда, я в этих письмах ничего не поняла. Там было что-то такое о лунном свете и «дорогих крошках». — Ее смех зажурчал, как серебряный ручеек. — Можно подумать, что дядя содержал целый гарем французских красоток.
Ричард вымученно улыбнулся:
— Вы к нему несправедливы.
Она пожала хрупкими плечиками:
— Может быть. В конце концов, он не был женат. Едва ли он вел монашеский образ жизни. Наверняка в Соколином замке частенько бывали дамы.
— Если и бывали, то я их не встречал.
Она бросила на него дразнящий насмешливый взгляд:
— А вы умеете молчать, сэр, и храните верность другу. Я нахожу эти качества весьма достойными восхищения.
Он поклонился и пошел вслед за ней к выходу. Уже в дверях он бросил взгляд через плечо на массивную дверь библиотеки, жалея, что нельзя прожечь глазами отверстия и увидеть происходящие за ней таинственные вещи.
