Жосс кинул на нее веселый взгляд и опять пожал плечами:
– Вода, мадам Катрин, здесь встречается реже, чем пища.
Вконец расстроенная, молодая женщина глубоко вздохнула и поудобней расположилась в повозке.
– Решительно, жизнь не имеет никакого смысла… – вздохнула она. – А через сколько же времени мы будем в Кока?
– Через пять дней, если эти животные не двинутся быстрее.
И в обманчивой надежде подбодрить лошадей Жосс затянул песню, но так фальшиво, что Катрин скорчила гримасу.
– На что вы надеетесь? – насмешливо произнесла она. – Чтобы пошел дождь или чтобы лошади понесли? – Но плохое настроение у нее все-таки рассеялось. Она даже подтянула вместе с Жоссом припев: так дорога показалась ей менее монотонной.
Несмотря на строптивых лошадей, Жосс сдержал слово. Путешествие их продлилось только пять дней. И эти пять дней прошли без происшествий. В редких деревнях, маленьких городках или просто у пастухов они покупали себе сыр, хлеб и молоко. У городка Лерма Катрин даже искупалась в речке. В реке вода была еще холодной, но погода неожиданно установилась и стала совсем летней. На смену резкому ветру и дождю пришла нежданная жара, которая сделала еще более непереносимым для молодой женщины отсутствие воды и возможность помыться. Не заботясь о том, что ее кто-нибудь мог увидеть, едва дождавшись, когда по ее приказу Жосс отвернется, она скинула с себя одежду и бросилась в воду.
Катрин с наслаждением плавала, а потом нашла подходящий камень и тщательно потерла им тело. Она бы много дала в тот момент за кусочек чудесного благоуханного мыла, которое делалось когда-то в бургундской Фландрии специально для любовницы Великого Герцога Запада. Но, откровенно говоря, из прошлой жизни Катрин это была единственная вещь, о которой она сожалела. Время от времени Катрин кидала взгляд на Жосса. Выпрямившись на скамейке, он упорно смотрел на уши лошадей, которые тоже воспользовались остановкой и щипали кустики жиденькой травы.
Когда Катрин наконец вышла из воды, ей очень не хотелось в такую жару надевать грубую мужскую одежду, к тому же очень грязную. Порывшись в вещах, она достала платье из серой тонкой шерсти, чистую рубашку и чулки без дыр и, отойдя подальше, все это надела.
Они продолжили путь. Готье лежал на соломе в беспамятстве. Время от времени с ним случался припадок, который так пугал Катрин. Вечером, в последний их переход, Катрин со слезами на глазах спросила у Жосса:
– Если наш путь затянется, мы не довезем Готье до мавританского врача.
– Завтра, ближе к закату солнца, – пообещал ей Жосс, – мы увидим башни города Кока.
Так и случилось. На следующий день, когда в золоте и пурпуре роскошного заката солнце стало клониться к горизонту, Катрин увидела сказочный замок архиепископа Севильи. На миг у нее перехватило дыхание: из красной глинистой почвы, словно вырвавшись из недр земли, возникла каменная крепость, вся в кровавых закатных бликах.
Не произнося ни слова, Катрин и Жосс любовались архитектурным чудом, которое так нежданно-негаданно оказалось целью их путешествия.
К великому удивлению Катрин и Жосса, солдаты так и не двинулись, когда повозка приблизилась к ним. И когда Жосс на самом своем лучшем испанском языке сообщил, что благородная госпожа Катрин де Монсальви желает повидаться с его преосвященством архиепископом Севильи, они ограничились кивком головы, давая тем самым знак ехать до парадного двора, удивительное и красочное убранство которого путники уже могли заметить, глядя из-за ворот.
– Да, замок очень плохо защищен, – прошептал Жосс сквозь зубы.
– Думаю, те вещи вроде порчи, сглазу и так далее, которые рассказывают о замке, защищают его несравненно лучше, чем оружие и армия… И я спрашиваю у себя, идем ли мы к божьему человеку или к дьяволу во плоти!
Тяжелая атмосфера, царившая в этих стенах, действовала на Катрин больше, чем ей того хотелось, но Жосс, видимо, был далек от такого рода страхов и опасений.
– Мы зашли уже слишком далеко, – прорычал он, – и я думаю, что мы, собственно, не много потеряем, если пойдем туда и посмотрим!
* * *
Епископ Алонсо де Фонсека был таким же странным, как и его замок, но значительно менее красивым. Маленький, худощавый и сгорбленный, он весьма походил на растение, которое нерадивый садовник забывает поливать. Его бледная кожа и глаза с красными веками говорили о том, что он редко видит солнце и что ночные бдения входят в его привычки. Редкие черные волосы, жалкая бороденка, а в довершение всего нервный тик – вот его довольно точный портрет. Это бесконечное подергивание головы было неприятно как для его собеседников, так и дня него самого. Через десять минут у Катрин возникло злое желание его передразнить. Но у епископа были необыкновенно красивые руки, а низкий и мягкий голос – как темный бархат – обладал колдовской силой.
Он без видимого удивления принял эту знатную даму, хотя простая повозка и внешний вид так мало соответствовали ее громкому имени и титулу. Во время долгого и трудного путешествия было вполне естественным попросить гостеприимства в замке или в монастыре. А гостеприимство севильского епископа было легендарным. Интерес проснулся в нем, когда Катрин заговорила о Готье и о лечении, которое она рассчитывала получить в Кока. Но не только интерес, а и настороженность.
– Кто же вам сказал, дочь моя, что у меня служит врач из неверных? И как могли вы поверить, что епископ может привечать под своей крышей…
– В этом нет ничего удивительного, ваше преосвященство, – сразу остановила его Катрин. – Когда-то в Бургундии у меня самой жил великий врач из Кордовы. Он был мне скорее другом, чем слугой. А дорогу к вам указал мне смотритель строительных работ в Бургосе.
– А! Мэтр Ганс из Кёльна! Большой художник и мудрый человек. Но расскажите мне немного о том мавританском враче, который был у вас. Как его зовут?
– Его звали Абу-аль-Хайр.
Фонсека кивнул, и Катрин с радостью убедилась в широкой известности ее друга.
– Вы его знаете? – спросила она.
– Все хоть сколько-нибудь просвещенные умы слышали об Абу-аль-Хайре, личном враче, друге и советнике гранадского калифа. Боюсь, мой собственный врач, однако, очень умелый, не сравнится с ним. И я к тому же удивляюсь, что привело вас сюда, вместо того чтобы идти прямо к Абу-аль-Хайру.
– До Гранады неблизко, а мой слуга очень болен, монсеньор.
Сойдя со своего высокого сиденья, дон Алонсо щелкнул пальцами, и тут же из-за его кресла появилась высокая и тонкая фигура пажа.
– Томас, – сказал ему архиепископ, – во дворе стоит повозка, в которой лежит раненый человек. Прикажи снять его и отнести к Хамзе. Пусть он его осмотрит. Я сам зайду через несколько минут узнать, что там с ним. Потом проследи, чтобы мадам де Монсальви и ее оруженосец были устроены как полагается. Пойдемте, благородная дама, пока все это будет делаться, мы с вами отужинаем.
