– Так вы съели того бобра?
– Неа. Мама посмотрела, думала вылечить, но он был слишком изранен. Отдали обратно Пардино-Бею. Его добыча.
– Я бобров есть не хочу, – предупредила Айше. – Они не очень рыбы все-таки…
– Ну, будем надеяться, что до этого не дойдет, – согласилась Джанбал, прижимаясь к теплому боку Пардино-Бея.
Он признает ее и брата как любимых младших хозяев, но главная хозяйка для него, конечно, мама. Всегда была и всегда будет. И если он пришел, отыскал их, значит, мать отпустила его вслед за ними – как защиту, как благословение, как напоминание. Значит, поняла и приняла выбор дочери. Значит, все будет хорошо.
Путешествовать с таким приметным зверем рискованно, когда бежишь от погони, когда тебя ищут так пристрастно, как будут искать их с Айше. Но никто не знает, кто такая Ёзге. Никто не знает, что Джанбал не дома. Никто не свяжет ниточки, не протянет их к узелку. Искать будут двух девушек-беглянок.
А в лодке кто? Джанбал скинула покрывало, принялась одеваться в мужское. Сейчас подрежет волосы до плеч, и будет в лодке Бек, сын торговца шелком из Амасьи, который вместе со своей юной женой Дениз сбежал от гнева родителей, ибо они были против такого раннего брака и вдобавок между собой враждовали на протяжении многих поколений. Но сильнее любых препятствий любовь молодых. Нашелся мулла, который их поженил, теперь надо попутешествовать несколько месяцев, чтобы родительские головы поостыли, а там, глядишь, у любви и плод появится, смягчатся сердца и можно будет вернуться. Все оставил позади юный влюбленный Бек, не смог расстаться только со своим охотничьим каракалом, подаренным ему еще котенком…
Джанбал вздохнула. В дастанах, намэ и рубаи такие рассказы всегда принимают на веру, а вот как получится в жизни – поди угадай. Вообще-то, лучше всего телегу купить, чтобы Пардино-Бей мог там спокойно ехать, прикрытый рогожей, не то найдутся такие, кто сочтет этого «каракала» уж слишком необычным.
А вот молодая жена необычной никому не покажется, да и не увидит никто ее лица, оно будет скрыто под паранджой… Иногда, чтобы сбить с толку тех, кто их будет искать, можно обеим переодеваться в мужское, путешествовать как двое братьев. Или в женское… Много всего нужно сделать и спланировать, чтобы выжить и где-нибудь осесть, основаться, пока Айше не перестанут искать.
Но сейчас первое из этих «нужно» – уход из-под моста, пока еще осталось несколько часов ночной темноты. Октябрьское солнце спит по утрам долго, просыпается поздно, медленно, словно нехотя выползает из-за горизонта.
– Вниз по течению будем грести до рассвета, – сказала Джанбал, поднимаясь и доставая узел с одеждой для Айше. – А к утру спрячемся где-нибудь в глухом месте. Искать будут. По реке ночью безопаснее. Если днем спать, а ночью идти на лодке, далеко можно добраться. Припасов много. Я думаю, в Синопе можно осесть на время. Город большой, морской, торговый. Денег у нас будет много. Что молчишь?
– Нет… – тихо ответила Айше. Она так и сидела – голая, в одной накидке, скрестив ноги. Кажется, почти не слышала подругу, глубоко погрузившись в свои мысли. Кинжал сжимала обеими руками.
– Что «нет»?
– Не нужно мне в Синоп. Не нужно мне денег. Одного хочу – исполнить клятву!
– Айше… – начала было Джанбал.
– Не отговаривай, – покачала головой та. – Не отступлюсь. Пусто все во мне, выжжено, засыпано пеплом прошлой жизни, и через него одна тропа видна. Путь мести.
– Сулейман лагерем стоит под Алеппо. – Джанбал поняла, что не отговорить подругу, не укрыть в тихой жизни, не спасти от опасности в уютном маленьком домике на берегу. – С ним оба сына от роксоланки: и Баязид, и Селим.
– Значит, и нам туда надо, – кивнула Айше.
Пардино-Бей потянулся, коротко рыкнул. Его глаза блеснули в темноте ярким безжалостным янтарем, как рукоять того самого кинжала.
* * *
Айше никогда ранее не ночевала под открытым небом, никогда не видела, как небо, склоняясь над землей, подмигивает ей звездами, не слыхала, как шелестит осот и лениво плюхается, ударяясь о поверхность реки, играющая рыба.
Все это теперь обрушилось на нее немыслимым разноцветьем пахучих трав, горьковатым дымом костра, на котором Джанбал варила немудреную похлебку, шепотом волн, набегающих на берег и рассказывающих что-то свое, вечное и вместе с тем постоянно изменчивое. Айше иногда казалось, что она задыхается от обилия впечатлений, красок, звуков, которых раньше в ее жизни просто не существовало. Ночью она засыпала мгновенно, но словно и не спала – продолжалось путешествие по реке, волны ласковой реки Ешиль-Ирмак качали лодку, медленно проплывали мимо берега… Утром же, просыпаясь, Айше порой не понимала, где сон и где явь, так причудливо переплетались между собой видения и реальность.
Во дворце было куда спокойнее и удобнее, во дворце все делали служанки, а здесь приходилось многое делать своими руками. Айше освоила немудреное ремесло прачки, научилась ловить, чистить и потрошить рыбу (Джанбал сразу дала понять, что готовить одна не собирается), начала разбираться в съедобных травах… Да, во дворце жизнь текла лениво и сонно, а здесь и сейчас каждый миг был наполнен событиями, напоен соком жизни, отравлен ядом маленьких искушений – и Айше начала понемногу думать, что во дворце она и не жила толком. Так, подремывала, ожидая, когда же, словно в древней франкской сказке, явится прекрасный принц и разбудит ее поцелуем. Только вместо принца к дочери шахзаде Мустафы явились палачи.
Ну, должны были явиться. Опоздали самую малость.
Жалела ли Айше о прежней жизни? Иногда, когда особо ныли натруженные, изрезанные пальцы, когда уже не сгибалась спина, а рыбы не было начищено и на половину котелка. Да еще очень, до крика, до боли хотелось, чтобы отец остался жив, даже если от этого и не случилось бы великого чуда – путешествия по реке Ешиль-Ирмак.
Ну и пусть, пускай приключения, достойные уст самой Шахразады, случились бы не с ней, а с другой девушкой. Лишь бы отец снова улыбнулся…
Этого хотелось очень сильно. Но раз уж этого не случится больше никогда – то Айше наслаждалась большей частью путешествия, жадно проживала каждый миг, пускай даже он и не удержится толком в памяти, сменившись другим, столь же прекрасным или нелегким.
Некоторые эпизоды, впрочем, застревали в голове надолго.
Эти трое мужчин вынырнули из камышей почти без шороха. Дело было под вечер, когда Айше и Джанбал уже готовились отойти ко сну. В тот день Бал испекла рыбу на углях, дополнив ее лепешками из муки, выменянной в небольшой – на двенадцать дворов – деревушке. Были ли парни оттуда – лишь Аллах ведает, но местность они явно знали и к девушкам подошли неторопливо, уверенным шагом людей, которые находятся здесь по праву.
