Вот и решетка. Айше вцепилась в ржавые прутья, рванула тяжелое железо к себе, потом толкнула от себя. На полмгновения показалось, что решетка не сдвигается, и предчувствие паники прошло по спине – холоднее льда. Но подвинулась решетка, вышла из пазов, и вот уже падает вниз в мутную темноту, а Айше, которую Бал подбодрила очередным толчком сзади, плывет вверх, к свету, воздуху, свободе.
Джанбал, вырвавшись из трубы, тут же обогнала ее парой мощных гребков, схватила за руку, потянула. Грудь у Айше горела огнем, в глазах было темно, но она все крепче закусывала губы, чтобы справиться с желанием глупого тела вдохнуть, не важно чем, но наполнить легкие. Как раз когда она подумала, что больше не выдержит, что все было напрасно, что сейчас она хлебнет воды, начнет кашлять и выдаст их, ее голова вынырнула на поверхность.
Более сладкого воздуха Айше вдыхать никогда не доводилось. Был он таким сладостным, таким желанным, что слезы вскипели у нее на глазах. Она сглотнула и поняла, что искусала губы до крови – во рту было солоно.
– Вот сюда поднырни, – шептала Джанбал ледяными губами ей в самое ухо. – Голову, голову. Осторожно, камыши жесткие, лицо не расцарапай. Тут держись. Молодец!
Айше держала голову внутри плавучего островка и дышала, дышала. Воздух был воздухом свободы.
Хлипкий плотик задрожал – Джанбал проскользнула в свою часть, вцепилась в камышовые веретена.
За стеной кто-то крикнул, кого-то позвал.
Джанбал потянула веревку, держащую камышовый островок у стены, оттолкнулась ногой. Она заранее сказала Айше, что грести нельзя, пока их подальше от дворца не отнесет или не стемнеет, – потому как точно будут смотреть со стен, могут смотреть и с берега или с мостов, из домов вдоль реки, с дороги, с крыши. Просто плавучий островок, несет его течением. Много таких на реке Ешиль-Ирмак.
Осень ведь.
Напряжение чуть спало, и Айше застучала зубами от холода.
Беззвучно зашептала она дуа – мольбу Аллаху, на которую, как учил Пророк (мир ему и благословение), Всевышний непременно откликается, если твое сердце чисто.
«О Аллах, нет ничего легкого, кроме того, что Ты сделал легким, и если Ты пожелаешь, то сделаешь это затруднение легким!»
Как ответ на ее молитву, на островок слетела небольшая чайка, устроилась там, будто и не замечая девушек, делая сходство плотика с грудой камыша абсолютным. Она непоседливо шагала туда-сюда и внимательно смотрела на Айше сквозь стебли круглыми желтыми глазами.
* * *
Велик дворец шахзаде в Амасье, много в нем коридоров, закоулков, ниш, больших и малых комнат. Но спрятаться от всех в нем, таком огромном, очень трудно, потому что и людей во дворце, как пчел в сотах или муравьев в муравейнике.
Хотя и много меньше теперь, вздохнул Абдулла-Хамид, не сравнить с деятельным, размеренным кипением дворцовой жизни всего полгода назад. Но и не так уж мало людей во дворце даже сейчас, чтобы уже почти два часа искать двух ярко одетых девушек, за одной из которых предполагается непрерывный надзор.
Подошла Адак-ханум со своей служанкой, сейчас похожей на злого верблюда. Проснувшись и не найдя Айше, Адак-ханум подняла тревогу.
Вначале просто «на всякий случай», потому что понятно было: деться Айше из дворца никуда не может, а значит, просто где-то задержалась или спряталась, как это делают несчастные дети из протеста.
Потом, после того как были обшарены все комнаты, коридоры, сад, кладовки, кухонные помещения, балконы и беседки, поиск стал серьезным, Абдулла-Хамид сам почувствовал, как слегка дрожат его руки и разрывается в голове колокольчик тревоги, а в голосе Адак-ханум начали прорываться визгливые ноты, обычно ей не свойственные.
– Где ее видели в последний раз? – шипела она. Глаза у нее были злые и какие-то безумные. Понятно было, что дорого она заплатит, если не оправдает оказанного ей доверия присматривать за Айше. – Почему ее одну оставили?
– У бассейна, госпожа. – Абдулла-Хамид показал. – Не одну. Служанка с ней была, Ёзге.
– Что за Ёзге? – сощурилась женщина. – Кто-то из старых?
– Нет, – медленно произнес евнух, понимая задним умом, как подозрительно складывается все, что касается этой странной Ёзге. – Новенькая, от Энгин-бея, сегодня первый день. Ты же с ней сама сегодня говорила, госпожа…
Адак-ханум сжала губы, покачала головой. Видно, тоже поняла, что тут дело нечисто. Не оглядываясь ни на кого, быстро пошла к бассейну, осмотрелась, с досадой пнула скамейку.
– Не могла же девчонка стать птицей и перелететь через проклятую стену! – воскликнула она.
Яльцын вскрикнул, глядя в воду, показал рукой. У поверхности, в мелкой части, над мозаикой, в лучах заходящего солнца качался в воде ярко-бирюзовый узкий кусочек ткани – лоскут от платья Айше. Абдулла-Хамид замер. Утонула? Утопилась? Потом вспомнил про водоотвод.
Не стал объяснять никому, отодвинул Адак-ханум, сам спрыгнул в воду. Прошел по дну до самой стены – с его-то ростом плыть надо было лишь последние несколько шагов. Нырнул, ощупал дыру в стене – ему, конечно, не пролезть, а худенькой девчонке – вполне. На дне нашел решетку.
И тут вдруг понял, что улыбается под водой, пока никто не видит. Знает, что и ему за побег Айше придется заплатить, причем сурово, а все равно улыбается. Он сам бы ее отпустить не осмелился, но раз уж Аллах так рассудил, то ему виднее.
Кто же эта Ёзге, что так дерзко пришла и увела Айше из-под ареста и у смерти из-под носа? Смелая, очень смелая.
Абдулла-Хамид стер с лица улыбку, сложил рот в приличествующий случаю гневный оскал и поднялся из воды, чтобы доложить Адак-ханум, что принцесса стала не птицей, а рыбой. И что нужно забрасывать сети.
Хотя он-то твердо знал, что девчонок уже не поймать. Если Аллах их из дворца вывел, то теперь уж точно не оставит.
Но чтобы это проверить, нужно было искать.
– Айше! – Бал склонилась над подругой, растирая ее ледяное тело мягкой плотной шерстью, разгоняя застывшую кровь и пытаясь согреть. – Айше!
Лодка чуть покачивалась, терлась боком о кусты, к которым была привязана. Уже совсем стемнело. Джанбал была в одной шерстяной накидке на голое тело, в такую же она завернула и Айше, втащив наконец подругу в лодку. Айше была как набитая мокрым песком тренировочная кукла для оружейного боя (имелись такие у них в чифтлыке, подальше от посторонних глаз).
Вот и сейчас только голову уронила на другую сторону, что-то промычала и снова соскользнула в холодное полусонное беспамятство. Джанбал чуть не разревелась. Она и сама замерзла как никогда в жизни, но ведь ее же с детства тренировали и учили воинским искусствам. Она про себя и брата всегда знала: близнецы Джан одинаково крепкие, жилистые, выносливые.
