Девушка взглянула на него с широко распахнутыми глазами.
— Вы приказали «одеваться к ужину». Но ничего не сказали насчет «одеваться к завтраку».
Одетая только в поспешно завязанный халат и что-то кружевное и просвечивающее под ним, Дейдре представляла собой беспорядок — роскошно полуодетый, эротически взъерошенный беспорядок из самых темных фантазий Колдера о влажных и спутанных простынях. Она зевнула с деликатностью кошки, ее кружевной рукав наполовину соскользнул с ее руки, которой Дейдре прикрыла рот, затем девушка сонно заморгала, глядя на него.
— Думаю, что было бы неплохо поесть, раз уж я здесь.
Вот и все. Ни приветствия, ни хриплого «доброе утро, дорогой», ни теплых со сна рук, обвившихся вокруг его шеи, чтобы притянуть его вниз для нежного, сонного поцелуя…
В том, что всего этого не случилось, не было никакой странности — но странной была его внезапная, болезненная тоска по таким вещам. Она — его жена. Она должна просыпаться в его объятиях, ее гладкие руки и ноги должны переплетаться с его конечностями, тяжесть ее нежных грудей он должен ощущать в своих ладонях, ее сонные голубые глаза должны видеть только его…
Дейдре шлепнулась на стул, который Фортескью выдвинул для нее. Проклятому дворецкому, конечно же, досталась улыбка и хриплая благодарность. Перед ней появилась тарелка — тост и нарезанное яблоко. Она пила только чай без молока.
Колдер нахмурился. Она должна есть больше. Ее фигура была прекрасна, но у него не будет возражений, если ее будет немного больше. Он открыл свой рот, чтобы запротестовать — но затем остановился. Неуступчивое создание только сделает все наоборот и заморит себя голодом. Так что вместо этого, маркиз изучил тарелку жены с притворным одобрением.
— Вижу, что вы очень дисциплинированны насчет своей фигуры. Хорошо, что вы не хотите растолстеть.
От этих слов в ее сонном взгляде появились искры.
— Фортескью, яйца и ветчину, — отрывисто приказала Дейдре.
Колдер спрятал улыбку за своей салфеткой.
В этот момент в комнату забрела Мэгги. Тот факт, что его дочь подчинилась ему, ошеломил маркиза, но то, что девочка была более или менее чистой, одетой и причесанной — в манере «лето в деревне» — полностью лишило его дара речи.
Ее темные волосы сияли, расчесанные, и были заплетены в косу, хотя и несколько кривовато. На ее платье не было ни пятнышка грязи или пищи, или сажи, и ее личико было розовым и только что умытым.
Мэгги была красивым ребенком, это было как раз то, что каждый ожидал бы от дочери Мелинды. Лицо ее матери, смягченное детским отсутствием углов, волосы ее матери, отливающие почти иссиня-черным цветом, застенчивая улыбка ее матери, которая так долго скрывала такую большую ненависть…
Боль скрутила его изнутри. Не из-за потери Мелинды — по крайней мере, не из-за своей потери — но из-за того, что он сделал и не сделал, и что могло стоить ему ребенка, стоящего перед ним. Маркиз, нахмурившись, отвел взгляд и пропустил то, как медленно исчезла задумчивая улыбка Мэгги из-за того, что он не поздоровался с ней.
Дейдре ничего не пропустила. Этот мужчина — идиот.
— Вы выглядите сегодня так, словно собираетесь выйти в свет, леди Маргарет. Какие у вас планы?
Мэгги, настроение которой, очевидно, стало таким же плохим, как и у ее отца, только бросила на нее презрительный взгляд из-под длинных ресниц.
— Не смеши меня. Я должна остаться на весь день с тобой.
Дейдре вздохнула. Они были парой, эти двое. Мэгги даже произносила слова, как ее отец. Девушка с возобновленной яростью взглянула на Брукхейвена.
— Вы совсем не помогаете, знаете ли!
Фортескью в этот момент ставил перед ней новую тарелку.
— Маленькие победы все равно остаются победами, миледи, — прошептал дворецкий, под прикрытием подготовки для нее свежей салфетки.
Дейдре вздохнула. Это было правдой. В битве за завтраком, подумала девушка, она на много очков опередила своего мужа. И тот, по крайней мере, ненадолго, хотя и один раз, прямо посмотрел на свою дочь. Это уже было кое-что.
Она подняла взгляд и увидела, что взгляд Брукхейвена прикован к ее лифу. Ночная рубашка, которая все еще была на ней, не особенно скрывала что-либо, да и ее тонкий пеньюар не оказывал большой помощи.
Отлично. Пусть он видит то, что упускает со своей идиотской тиранией. Дейдре положила вилку и глубоко вдохнула, опустив одно плечо так, что ее декольте опасно приблизилось к тому, чтобы сползти вниз. Конечно же, этого не произойдет, но она пофлиртовала достаточно в своей жизни и знала, что предвкушения даже малейшей возможности такого события было достаточно, чтобы удерживать внимание мужчин часами.
Его глаза потемнели, а его скульптурно вылепленная челюсть напряглась. Дейдре могла ощущать то, как его усилившееся вожделение горячей волной распространяется от его кожи, словно жар от горящего в камине черного угля.
К несчастью, когда Колдер смотрел на нее подобным образом — словно его жесткий самоконтроль являлся единственным, что останавливало мужчину от того, чтобы смести все со стола и овладеть ею на нем, — тогда у нее у самой слегка подгибались колени.
У нее во рту пересохло от ее собственных фантазий, а ее дыхание становилось все более затрудненным. Чтобы отвлечь себя, Дейдре вслепую отрезала кусочек еды и заставила дрожащую руку поднести вилку ко рту.
Затем первый кусочек солено-сладкой ветчины начал таять на ее языке, отвлекая девушку от вожделения к своему мужу к чему-то более достижимому.
О, блаженство. Девушка закрыла глаза, чтобы самым полным образом насладиться вкусом, затем торопливо отрезала другой кусочек, побольше. Она не пробовала ветчину уже много лет — и почему так происходило?
Теперь, когда Дейдре думала об этом, то вспомнила, что строгая диета была идеей Тессы. Дейдре было запрещено баловать себя чем-либо, что могло вызывать нормальный аппетит, с пятнадцати лет.
По правде говоря, это не было полностью делом рук Тессы, потому что ничто не остановило бы Дейдре, если бы она решилась взбунтоваться. Такая строгая защита своей фигуры имела смысл, когда она охотилась на герцога. А сейчас она уже замужняя женщина. Она может стать такой же толстой, как кухарка, и Брукхейвен не сможет ничего с этим поделать.
Дейдре поудобнее устроилась на стуле и приготовилась есть до тех пор, пока не сможет дышать.
Колдер наблюдал за тем, как его благородная жена с такой жадностью принялась за свой завтрак, словно работала в поле. Это зрелище было странно удовлетворительным. В своем увлечении она отбросила свою защиту хотя бы на один момент, и маркиз наслаждался неподдельным удовольствием на ее лице.
