Старик Фиш, хмыкнув, попятился.
— Помнится, ваша тетя просила, чтобы вы убрали это животное из помещения.
— Спасибо, что напомнил мне, Фиш. Окажи мне любезность, отнеси его, пожалуйста, в парк.
И прежде чем дворецкий успел возразить, Пруденс повесила ему кота на плечо, словно младенца, и отошла, весело напевая себе под нос. Котенок вцепился когтями в сюртук старика и сердито вытаращился на него. Фиш брезгливо посмотрел на кота, затем перевел взгляд на ведро с водой. Но, нет. Такое будет довольно трудно объяснить.
Досадливо поморщившись, он отцепил кота от сюртука и направился в парк, удерживая извивающееся создание на длину вытянутой руки. Дворецкий поклялся себе, что будет лучше присматривать за чопорной мисс Пруденс. Ее еженедельные посещения церкви не могли одурачить его. Ни одна порядочная молодая леди не станет заниматься такой взрывоопасной наукой, как химия. Без должного присмотра маленькая язычница может дойти до куда более грязных занятий. Он не позволит глупым выходкам мисс Пруденс запятнать репутацию своей госпожи.
Бросив украдкой взгляд через плечо, Фиш открыл ближайшее окно и вышвырнул в него кота.
Пруденс поудобнее устроилась на бархатных подушках на подоконнике. Кот свернулся у нее на коленях, выставив наружу мохнатый животик, требуя, чтобы его погладили. Девушка рассеянно удовлетворила его желание, витая в мыслях где-то далеко отсюда.
Теплый ветерок влетал в открытое окно. Июнь был на исходе, уступая место духоте июля. Влажный воздух круче сворачивал в завитки пряди ее волос, выбившихся из косы, распространял дурманящий запах жасмина, ползущего вверх по решеткам.
Мягкий свет лился из крыла, отведенного для слуг, разрывая темноту парка на уютные квадраты. Таинственные шорохи и звуки бархатистой летней ночи перекликались с голосами подвыпившего хора. Пруденс весело улыбнулась, узнав самую последнюю песенку, увековечивающую любовные похождения Ужасного Шотландского Разбойника Керкпатрика. Если бы они знали хотя бы малую их часть!
Девушке хотелось пойти в крыло слуг и присоединиться неузнанной к их веселью. Все окна от ее комнаты до жилья прислуги были темны. Себастьян и Триция, веселые и счастливые, укатили этим утром на бал в Дархэм-Каунти. Раньше рассвета они не вернутся.
Для хозяйки «Липовой аллеи» последние три недели прошли в разнообразии бесконечных светских развлечений, на которых она представляла своего жениха каждому сквайру, герцогу и графу в графстве Нортамберленд. Покончив с этим, она взялась за покорение соседних графств. К ее великому удовольствию все вокруг только и говорили о Себастьяне: его элегантном платье, его отказе носить парик, его загорелом лице.
Во время первого бала он шокировал половину графства. Себастьян долго слушал, как щеголеватый молодой маркиз объяснял ему замысловатое напудривание своего ежового парика. Он взял юного щеголя за локоть и доверительно сообщил, что живой еж требовал бы меньше заботы и был бы значительно более привлекателен. Когда Триция пересказала эту историю, Пруденс поперхнулась чаем и была вынуждена, извинившись, выйти из-за стола.
К концу второй недели светских визитов Триции и Себастьяна обнажение головы начало становиться скандально модным. Даже престарелый герцог Поймонту осмелился появиться на пикнике с лысой головой, поблескивая розовой, как попка новорожденного, нежной кожей. Его герцогиня упала в обморок, сбив набок парик и обнаружив перед всеми присутствующими, что и ее голова тоже облысела под париками, которые она носила полстолетия.
Некоторые молодые люди начали подставлять свои лица солнцу. Во время своего последнего визита в «Липовую аллею» сэр Арло застенчиво продемонстрировал Пруденс для одобрения свой золотистый загар.
Вспомнив сэра Арло, девушка вздохнула. Последнее время у него не было времени для частых визитов в «Липовую аллею». Произошла серия новых ограблений вдоль шотландской границы[10].
Наглость ужасного Керкпатрика росла с каждым днем. Ходили слухи, что скоро он оставит большие дороги, чтобы грабить сами особняки. При упоминании его имени вчера за чаем служанка уронила поднос с фарфором и ударилась в слезы, заработав нагоняй от Фиша и пощечину от Триции. Никто, к счастью, не связывал разбойничьи набеги с частыми отлучками лорда Керра в Эдинбург для проверки своих владений в Высокогорье.
К Пруденс Себастьян был неизменно внимателен. Он изо всех сил старался привлечь ее к игре в вист или упрашивал посетить бал в соседнем имении. Теперь она носила по два куска пирога в библиотеку по утрам, зная, что найдет его углубившимся в книгу или просматривающим ее корреспонденцию, отсеивая просьбы о деньгах от тех, в которых, действительно, интересовались работой ее отца.
Перед знатью он мог предстать этаким франтом, пренебрежительно относящимся к тому, какое впечатление он производит на окружающих, но при ней всегда безупречно соблюдал этикет, был неизменно вежлив и мил.
Пруденс платила за его доброту добротой и вниманием. Ближе пододвигала к нему его прибор за столом или предостерегающе покашливала, когда он рассеянно брал графин с бренди и подносил его к губам.
Прошлым вечером она, Себастьян и Триция собрались в гостиной, словно дружная семья. Триция пела, аккомпанируя себе на фортепиано. Пруденс расположилась в глубоком кресле с рукоделием. Но когда девушка, смущенная ощущением того, что за ней наблюдают, отвлеклась от вышивания, то обнаружила, что Себастьян рассматривает ее поверх края бокала с бренди. Его глаза были сощурены, словно он никак не мог отыскать что-то важное для себя. Это напоминало ей потерянное выражение лица ее папы, когда он не мог вспомнить, куда положил свой парик. Нахмуренное лицо Себастьяна расстроило девушку, а собственное болезненное желание помочь отыскать то, что он потерял, действовало на нервы. Ей пришлось извиниться и уйти, снова сославшись на головную боль.
Пруденс резко вырвал из ее воспоминаний и вернул в теплую летнюю ночь звонкий стук железной ложки о чайник. Очевидно, кто-то решил, что такой аккомпанемент улучшит нестройное звучание хора.
Вдруг какой-то шорох за окном привлек внимание Пруденс. Она наклонилась вперед, чтобы определить источник доносившегося до нее дребезжащего скрежета и бормотания, подозрительно напоминающего голос старика Фиша. Лицо пугала вынырнуло из темноты. Пруденс вскрикнула. Шерсть кота Себастьяна, развалившегося на подушках рядом с Пруденс, встала дыбом. Он вскочил девушке на колени, вонзив когти в нежную кожу через тонкую ткань ночной рубашки, и соскользнул вниз, оставив длинные царапины вдоль ее бедра.
