— Кто это сделал? — Голос его прозвенел, как сталь.
И она поняла, что ни за что на свете не хотела бы оказаться на месте того, кто вызвал его гнев.
— Неважно, — отвечала она.
— Насилие нельзя оставлять безнаказанным, — медленно проговорил он.
— Естественно, — согласилась она. — Я бы и не простила, сделай он со мной хоть что-нибудь. Но, думаю, ему еще с неделю не захочется ничего эдакого. Я ударила его коленом. Не люблю, когда меня лапают.
Исмаил смотрел на нее с изумлением.
Она засмеялась, помимо воли. Лунный свет переполнял ее, а этот мужчина выглядел сейчас так забавно.
— Ты думаешь, я не могу постоять за себя? — спросила она.
— Нет. — Он снова стал самим собой, непреклонным и надменным. Он развернул ее, едва касаясь, в сторону монастыря. — Если госпожа позволит, я провожу ее до ворот.
— А если не позволит?
— Моя госпожа мне позволит, — сказал он.
Она умерила свой пыл и вдруг почувствовала, что ее льняные и шелковые одежды насквозь промокли от росы, а воздух полон демонов лихорадки. Даже луна завернулась от них в облако.
Аспасия разбиралась в знамениях лучше любого астролога. Она величественно подала ему руку.
— Проводи меня до ворот, — сказала она.
Византийский император иногда покидал Город — это случалось обычно во время военных походов, но его сердце всегда оставалось в столице. В мирное время просто переезжали из одного городского дворца в другой, а летом, переплыв Босфор, перебирались в летнюю резиденцию.
У императора германцев не было места, которое можно было бы назвать настоящей столицей. Саксония была его наследственным владением, завоевание Рима расширило империю за пределы Германии, Аахен считался древней столицей Карла Великого. Но и император Карл Великий в свое время постоянно переезжал с места на место. Его двор, его чиновники и вельможи так и жили на сундуках, всегда готовые ехать куда-то. Это было как бы бродячее королевство.
Аспасия частенько обращалась в мыслях к древней истории: наверное, так кочевали дикие племена. Самой варварской чертой германцев она считала эти вечные переезды: они никак не могли окончательно где-то остановиться. Стоило ли удивляться, что римляне не желали признать в этих бродягах настоящих властителей? Они появлялись, чтобы вскоре опять тронуться в путь. А римляне жили на одном месте со времен Ромула. И если им приходилось оставить родные места, они всегда стремились обратно, чтобы их кости были похоронены в римской земле.
Уж конечно, ни римлян, ни византийцев не удивило, когда вскоре после свадьбы юного Оттона его отец приказал всему королевскому двору приготовиться к долгому путешествию. Сначала они проедут по Италии, останавливаясь в разных городах, а потом через Альпы доберутся до Германии. Аспасию примирило с путешествием только то, что это хоть полезно Феофано. Должна же она знать свои владения! Эти варвары любили и людей посмотреть, и себя показать, а главное, они должны были знать своих повелителей, знать, что существует над ними власть.
— А иначе они забудутся, — сказал Герберт, — и начнут бунтовать.
И он, и логик Жеранн путешествовали с императорским двором: путь в Галлию совпадал в значительной своей части с путем королевского двора. Аспасия была ужасно рада их обществу. Ломбардец Гофрид покинет их в Кремоне, и если бы не они, у нее не осталось бы близких людей, кроме Феофано. Но у той теперь есть муж и королевство, которыми надо управлять.
Казалось, все шло благополучно. После свадьбы прошел уже месяц. Хотя нет признаков, что она зачала, думается, это не от недостатка усердия. У Оттона вид человека, обретшего счастье. Феофано выглядит если не влюбленной, то, по крайней мере, довольной. Они ехали рядом — Феофано в носилках, Оттон на своем сером жеребце. Аспасия смотрела, как он склонялся в седле, брал руку Феофано и целовал ее. Это было вольностью даже для варвара, но германцы были в восторге. Они требовали повторения.
Оттон уже не вспыхивал так легко, как до свадьбы, но тут весь зарделся багрянцем. Аспасия поймала себя на невольной улыбке. Как трудно осудить эту вольность, даже если знаешь, что следовало бы! Ей постоянно приходилось теперь напоминать себе, что она царского рода, что она византийка. С той ночи в саду лунный свет как будто остался в ней; в ней оживало что-то, казавшееся погибшим после смерти Деметрия. Она по-прежнему носила черное — по привычке и потому, что это было удобно в дороге, но она не преминула приобрести два новых багряных наряда вместо разорванного в свадебный вечер.
Она сошла со своего мула, решив немного пройтись пешком, и присоединилась к Герберту. Гофрид затеял с логиком на ходу горячий спор о сравнительных достоинствах веры и разума; к их шумной беседе с интересом прислушивались и другие путешественники, ехавшие и шагавшие под голубым небом Италии по древней римской дороге. К вечеру они будут в Кремоне, и Гофрид их покинет. А Аспасия сможет посетить могилу Лиутпранда.
Стоило совсем немного отклониться в сторону от прямого пути следования, чтобы увидеть великолепную зеленую долину и город вдали. После голых тосканских холмов и крутых скал Итальянского хребта природа здесь казалась особенно щедрой. Как странно, что на такой благодатной земле выросло такое колючее растение, как ее друг Лиутпранд.
К ним подскакал всадник на гнедом коне. Конь был диковат и неохотно перешел на шаг, но наездник легко смирил его упрямство. Он не спешился. Мавр Исмаил не ходил пешком, если можно было не покидать седла.
Герберт радостно приветствовал его. Тот ответил улыбкой. Аспасия внимательно изучала дорогу у себя под ногами, чтобы скрыть охватившее ее смятение. Она боялась выдать чувства, которые появились вопреки ее воле. В них было слишком много лунного света и совсем мало логики, рассудка и даже здравого смысла. Все было просто. Она была влюблена. Она его хотела.
Но он-то ее не хотел. Это было ясно, как день. Он не искал ее общества и не избегал его. Когда профессиональные обязанности призывали его и она была поблизости, она помогала ему, и он воспринимал ее помощь как должное. Она многому научилась у него, хотя он, как и говорил Герберт, не был учителем. У него не было терпения. Он никогда не объяснял, что он делает, просто делал то, что считал нужным. А она должна была быстро выполнять его указания.
Не было терпения? Аспасия задумалась. Нет. У него была бездна терпения, но только для больных. С ними он был бесконечно мягок и внимателен. Он всегда объяснял им их болезнь и ее причины. Он никогда не обманывал своих пациентов.
