Но улыбки на лице пациента доктор не увидел, потому что тот не отреагировал. Я продолжал смотреть на него и лежал совершенно спокойно.
- Да-а-а-а…Ну шуток мы как видно не понимаем…Хорошо! Придется пока по-немецки. Знаток из меня не ахти, но кое-что я все-таки знаю.Ви фюлен зи зихь? (Как вы себя чувствуете?), – спросил по-немецки. – Ферштейн зи михь?
Конечно, я его понял.
- Шлехть. Ихь хабэ швиндель унд брусшмэрцэн (Плохо, голова кружится, боль в груди), – ответил я ему.
- Что он сказал? – спросила девушка?
Я понял, что она совсем не знала немецкого.
- Я конечно не очень хорошо, но знаю немецкий. Говорит что ему плохо, боль в груди.
- А-а...
- Группа крови, какая? Ди блютгуппэ?
- Ихь вайс нихьт. Лигенлясэн.(Я не знаю, забыл), – точно уже я этого не помнил.
- Еще не хватало.
- Дритэ (третья), – кажется что эта, я не был совсем уверен.
- Третья?
- Йа
У меня неприятно кружилась голова, меня тошнило, я сделался бледным как полотно.
- Мир ист иубэль.
- Он что-то сказал про мир?
- Его наверное тошнит?! – догадался доктор.- Голову скорей! Голову поверни набок!
Меня вырвало, хотя, наверное было почти нечем, желудок был пустой, во рту была горечь.
- Это из-за морфина, такое может быть, все же наркотик, – предположил врач.
Вскоре в санчасть зашел солдат, вероятно один из разведчиков.
- Разрешите войти?
- Что вам?
- Там у вас пленный, меня просили узнать как его состояние.
- Хреново! Я уже установил, какая у него группа крови. Найдите мне донора, срочно! Спроси у кого третья. Понял?
- Так точно! – тот выбежал из санчасти.
- Я бы сама дала, но у меня вторая, а у него третья.
- Твоя кровь ему не подойдет.
- Григорий Яковлевич, спросите у него хоть, как его зовут?
- Ви хайсен зи? Ви ист дэн руфэн? ( Как ваше имя? Как вас зовут?)
- Ханс.
- Ганс его зовут.
- Ганс? – хихикнула девица, явно развеселившись. – Все они, что ли Гансы и Фрицы? Других имен у них, что ли нет?
- Она еще издевается, – подумал я про себя. – Мое имя ей кажется смешным! Хотя, оно и правда дурацкое, тоже самое что Иван.
Вскоре снова зашел солдат…
- Вызывали? Мне сказали, что здесь раненному кровь нужна.
- Да проходи. Группа крови у вас, какая?
- Третья
- Точно?
- Точно. – Ответил боец.
- Тогда приготовься. Катя возьмешь у него кровь.
- Хорошо.
- А кому кровь нужна? - солдат заглянул в палату.
Взгляд его упал на лежащую рядом, испачканную в крови немецкую форму, которую не успели убрать. Лицо его изменилось.
- Этому «фрицу»?!
- Нет, я не буду! Ни за что!
- Если вы не сдадите кровь, он умрет, – сказал врач.
- Ну и что, а мне какое дело? Почему я должен какого-то «фрица спасать?
- Не какого-то «фрица», а офицера, он лейтенант, – возмутился доктор. - Это пленный и его нужно допросить, а для того чтобы допросить, надо сперва оказать ему помощь. Вам ясно? Это приказ! И вы должны его выполнять. Если вам прикажут оказать помощь солдату или офицеру вражеской армии, значить так надо, и вы должны ее оказать.
- Все равно не буду! Ни капли ему своей крови не дам! Пускай подыхает. Как хотите, ищите другого донора!
- Как знаете. Можете идти, но если он умрет и мы не получим из-за этого каких-либо важных сведений, вы за это ответите. Я лично доложу командиру полка и комдиву. Идите, вы свободны.
Солдат оторопел.
- Чего стоишь? Иди!- кричал доктор.
Тот вышел, едва не хлопнув дверью с досады. Неужели столько ненависти у него было ко мне?!
- Черт! Что детский сад какой-то! – произнес Соколов с досадой. – Если донора не найдем, отправишься на тот свет. Понял?
Я все понимал, хотя мне было так плохо, что в тот момент самому жить не хотелось, поэтому мне было все равно. Меня тянуло туда, хотелось покоя, я чувствовал холод, меня пробивала мелкая дрожь.
- Кальт.
- Что? – спросила девушка.
- Х-холодно, – произнес я на русском.
- Ты что? По-русски все-таки понимаешь? Шпрехэн зи русишь? Рус ферштэтэн? Ну! Чего молчишь? – закричал на меня доктор.
- Да.
- Вот те на! Какого хрена тогда молчал? Изображал из себя идиота! Придурялся? Думал не догадаются? Ладно, с этим мы еще разберемся. Умник нашелся. Укрой его чем-нибудь, - он обратился к девушке, – возьми одеяло. – Сел на табурет и нервно закурил. До утра вряд ли протянет. Говорить сможешь?
- Не знаю, мне плохо, – выговорил с трудом.
Голос был слабый и громко говорить я не мог, говорил очень тихо.
Постепенно нарастало сердцебиение, дышать становилось тяжело. Я не мог оторваться от подушки, сразу начинала кружиться голова, и приступ тошноты повторялся, на лбу выступал холодный липкий пот, пробивал озноб. Состояние мое опять ухудшалось. Через какое-то время я снова забылся, то терял сознание, то опять приходил в себя.
В дверь постучали.
- Войдите…
Вошел тот самый солдат, который отказался быть донором.
- Что? – спросил врач.
- Я согласен.
- Что согласен?
- Согласен быть донором.
- Поздно! Раньше надо было. Ладно, готовься.
Придя в себя, я открыл глаза.
- Слава Богу! – произнес доктор.
У солдата взяли 400 мл крови, проверили на совместимость. Убедившись, что кровь подходит, приготовили сосуд, заправили капельницу.
- Ну что? Будем переливать вам кровь не арийскую. Не смущает? Другой извините, нет.
- Нет, доктор, мне все равно. У меня есть русская кровь.
- Вот как? Ну, тогда мы ничего не испортим! – весело сказал врач. – Есть, значить еще добавим. Дурную кровь вашу немецкую выпустим, заменим на русскую, будешь знать! Чего улыбаешься?!
- Руку в кулак сожми, – сказала девушка, – кулачком поработай. Вены у тебя неплохие, хорошие, – она вколола иглу, ловко попав с первого раза.
Я смотрел, как в меня по каплям вливалася «жизнь», не заметил как уснул.
К вечеру боль снова стала невыносимой, так, что я не мог спокойно лежать, опять застонал.
Пришлось делать укол.
Проснулся я уже утром, в окно светило солнце, освещая все помещение ярким светом. Оно заходило туда именно с утра, значить, окна были расположены на восток.
Проснувшись, снова увидел девушку, как мне показалось, очень красивую.
- Я, наверное, умер и в раю, если вижу ангела? - подумал я. В белом халате, она действительно была на него похожа.
Светлые волосы, соломенного цвета, милый курносый нос, чуть вздернутый кверху, зеленые глаза, пухлые губки.
Катя что-то делала на столе, обтирала графин. Обернувшись, увидев, что я на нее смотрю, она едва не выронила стакан.
