— Есть здесь и лампа, и подсвечник на случай, если ей захочется работать по ночам.
— Здесь ей не страшны ни дождь, ни пекло, — поддержал художника Даммлер, глядя поверх его головы, чтобы убедиться в наличии кровли, должной спасти Пруденс от других напастей. — Ну, мисс Маллоу, в таком раю только ленивый не будет писать.
— В чем, в чем, а в лени ее не упрекнешь. Она все время бумагу марает, если, разумеется, не витает в облаках.
— Не люблю попусту время терять, — проговорила Пруденс. — Кстати, вот сейчас я как раз его теряю. Покажите вашу рукопись, Даммлер.
До Кларенса наконец дошел намек, и он удалился, задержавшись на пороге, чтобы полюбоваться племянницей в компании со знаменитым пэром и поэтом в уютном гнездышке. Ему даже захотелось запечатлеть эту сцену для потомков — кабинет, книги, письменный стол, поэт, племянница — все, все, — но миг прошел, и он отправился к сэру Алфреду, чтобы поведать ему все перипетии дня.
— Берите стул и присаживайтесь, Даммлер, — пригласила Пруденс. — Мы здесь за роскошью не гонимся. Стены, пол, окна — все, что полагается.
— Ваши успехи ударили дядюшке в голову, — заметил Даммлер, усаживаясь и закидывая ногу на ногу.
— Не сомневаюсь. Когда он увидит в витрине книжной лавки мой портрет, он подарит мне бриллиантовое колье. Жаль, что он не может написать его.
— Вы не в таком восторге от его работы, как он от вашей. Вы забыли о трюке с призмой.
— Верно, совсем выскочило из головы.
— А теперь выкладывайте, как вам удалось соблазнить доктора? Все до мелочей.
— Секрет прост. Сидите, кивайте и поддакивайте, а он уж откроет в вас фонтан мудрости. Только вообразите, Даммлер, оказывается, у меня есть тема. А я-то и не знала, пока он мне все не растолковал.
— Как вижу, чепец пришелся в самый раз, и голубые очи тоже. Конечно, еще ваше умение гладить по шерстке. Сдается мне, шерстка у него заблестела с самого начала.
— Если гладить с умом — и замурлыкает.
По лицу Даммлера пробежала тень, но он тут же заулыбался.
— Так что у вас за тема? Это я на случай, если он спросит меня.
— Одно дело кивать и поддакивать, совсем другое — объяснять. Хотите верьте, хотите нет, но она затрагивает саму сущность бытия. Ни больше ни меньше; не какие-то там расхожие идейки. Это Вордсворт может довольствоваться трюизмом вроде того, что, дескать, природа лучший учитель, а Даммлер проповедовать жизнь действия; когда открываешь мои тома — копай глубже и ищи вечные истины.
— Он плут под стать вам, мисс Маллоу. Что бы он там ни плел, ваша тема — здравый смысл. Вы выводите на сцену ложные человеческие претензии и осмеиваете их.
— По правде говоря, он сыпал латынью, так что, может, я не все поняла…
— Но вы ему понравились? Он о вас напишет?
— Насколько я поняла, это я вам обязана его интересом ко мне. Не отрицайте, он вытащил кота из мешка. Так что большое вам спасибо.
— Он спросил меня, кого я считаю лучшим прозаиком за последние два года, и я назвал вас.
— Он не считает, что в романе, написанном женщиной, можно найти что-либо серьезное.
— Кто же еще откроет нам душевные движения женщины? Мужчине это не под силу. А вот, дева благоразумная, взгляните на другую сторону жизни. — Даммлер протянул ей рукопись.
Она открыла ее и просмотрела первую страницу.
— Боже милостивый, мои невинные глаза! Вы просто шокируете меня. Что за язык! «Чувственное тело», «сладострастные изгибы», «полные губы», «очи, полные любви» — а это всего лишь описание вашей Шиллы? Что будет, когда эта дива откроет свои полные губки — я заранее трепещу.
— Черт побери, это я такое понаписал? Она изменилась. Претерпела полную метаморфозу. Я переделаю эту первую страницу. Пропустите это и переходите к диалогу. Это же ремарки для Уиллса.
— Я знаю только одну даму, подходящую под описание. Хотя, впрочем, о чем я? Шилла же восточная женщина — черноволосая!
Пруденс пролистала рукопись, не поднимая головы и не видя усмешки Даммлера.
— По части приличий она не очень воспитана, так, кажется? «Она лежала на оттомане с томным видом». Что-то гаремное, непристойное. Что она делает на этом турке? Очень распущенная девица.
— Не оттоман, а оттоманка. Это не турок, а род дивана без спинки, вроде особо изогнутой кровати, но без балдахина. Я такую привез с Востока.
— Не сомневаюсь. Судя по всему, это для нее лучшее место, но не помешает балдахин, если она и дальше собирается вести себя в таком духе. И не забудьте закрыть занавески, перед тем как поднимется занавес, — добавила Пруденс, с интересом читая текст и улыбаясь. — Мне она стала больше нравиться. Теперь я немного с ней познакомилась. Не такая уж Шилла наглая… У нее есть чувство юмора, как вижу.
— Нет, конечно. Я исправлю. Шилла становится все больше похожей на англичанку. Скоро придется обрядить ее в жакет и длинное платье.
— Похоже на то. Придется вам выдать их, чтобы прикрыть эти сладострастные изгибы.
— Пожалейте мужскую половину зрителей. Но меня больше интересует ваше мнение об интонации, о строе ее мыслей. Есть в этом женственность? Мужчине это не дано знать.
— Лично я не вижу разницы между мышлением женщины и мужчины. Все мы люди. Мы, может, по-разному выражаемся. Но все мы хотим одного и того же, и, если не считать некоторых условностей, причем, должна заметить, как правило, к выгоде мужчин, мы мыслим совершенно одинаково.
— Я оставляю рукопись вам. Это первый акт. Я с головой ушел во второй, так что в данный момент она мне не нужна. Просмотрите эти жуткие ремарки в первом акте, если хотите, но постарайтесь увидеть ее более… — Он встал и поднял руки вверх в знак полной сдачи.
— То бишь менее смахивающей на белокурую красавицу? — быстро закончила за него Пруденс.
— Змея подколодная! — бросил он. — Но она и не должна быть похожей на синий чулок. Об этом и речи не может быть. — Даммлер взял цилиндр и трость. — Когда я познакомлюсь с вашей новой книгой?
— Когда она выйдет.
— Значит, у вас нет проблем с персонажами, меняющимися по ходу дела?
— Разумеется, нет. Им не свойственно менять внешность или линию поведения. Они, конечно, не всегда поступают так, как я хочу, но всегда остаются самими собой. Не меняются и не восстают против меня без всякой причины, ломая всю сюжетную линию.
— Мне такое как-то не приходило в голову, но это моя первая попытка рассмотреть характер в развитии. В «Песнях» персонажи появляются и исчезают стремительно, сообразно поворотам судьбы Марвелмена; ведь он единственная постоянная фигура в этом калейдоскопе событий; и он, само собой, изменениям не подлежит. Я заберу Шиллу через пару дней. Будьте к ней снисходительны.
