Точно такие же письма лежали в его сейфе. После похорон старого барона Корфа адвокат вскрыл оставленный ему когда-то на хранение конверт, на котором Иван Иванович собственноручно написал «Прочитать после моей смерти», и обнаружил в нем десять писем от неизвестной дамы, которая ежегодно (судя по описываемым событиям и указаниям на различные внешние обстоятельства) извещала барона о состоянии здоровья его мальчика. Дама эта явно была замужем, и супруг ее вел все дела с бароном по воспитанию ребенка, взятого по его просьбе на их попечение. В письмах адвокат нашел и подробный отчет о суммах, потраченных на лечение и образование мальчика, и однажды с извинениями — просьбу увеличить годовое пособие, ввиду неурожая, который вынудил семейство использовать присылаемые бароном деньги не по назначению, и, судя по следующему посланию, просьба эта была бароном в полной мере удовлетворена.
Однако все финансовые сообщения являлись приписками к основному тексту, содержание которого сводилось к подробному описанию жизни ребенка — его первые шаги, первые слова, детские болезни и привычки. Женщина, писавшая все эти письма, своих детей, видимо, не имела, и отданный ей на воспитание мальчик представлял для нее смысл всей жизни. И в каждом сообщении, адвокат нашел на то прямые указания, она выражала подлинную печаль, что когда-нибудь (а если точнее — по достижении шестнадцати лет) Ванечка, так звали ребенка, должен будет вернуться к отцу и занять подобающее ему место в его семье и в обществе.
Нельзя сказать, что чтение этих писем оставило адвоката безучастным, и в свое время он даже предпринял попытку найти тех, кто их писал. Но в документах барона не сохранилось никаких сведений о людях, которым он поручил столь ответственную миссию. По-видимому, все расчеты велись лично самим бароном Корфом, желавшим сохранить факт существования у него внебрачного ребенка в тайне, о чем свидетельствовали и сами письма, тоже, скорее всего, доставлявшиеся из рук в руки. Все они не имели конвертов, и подписи под ними были зашифрованы: после обычных нижайших почтении и пожеланий всемерных благ и полного здоровья — только буквы вензелями «Б.Е.» под мужской частью письма и «Р.Г.» — под женской.
Какое-то время адвокат надеялся, что, оставшись без средств, обычно выделяемых им бароном, эти люди дадут о себе знать, но никто от них так и не появился. И Викентий Арсеньевич решил, что все это угодно Небу, и с тех пор он был верным хранителем секрета своего друга. Но случилось непредвиденное: однажды к нему, как и много лет назад, приехала свояченица Ивана Ивановича и представила их общего с бароном сына. Что еще оставалось делать, кроме как принять участие в его судьбе?
Это, конечно, вызвало негодование князя Долгорукого, не желавшего смириться с потерей дочери и ее супруга. Петр Михайлович, несмотря на свою болезнь, даже велел привезти себя в Петербург, чтобы лично ознакомиться со всеми доказательствами, представленными молодым человеком. Долгорукий сам перечитал каждое письмо, изучил каждую подпись и, не найдя ничего подозрительного, уехал в великом гневе, дав клятву узнать, в чем здесь все-таки содержится обман. Но в том-то и дело, что на первый взгляд никакого обмана не было! И на первый, и на второй. Так почему же и князь Петр, и Анастасия Петровна продолжали упорствовать в своем нежелании принять в свою семью молодого барона?
И вот еще оказывается — незадолго перед своей трагической кончиной Долгорукий успел нанять сыщика для продолжения расследования. И сыщик этот был ограблен и убит. Конечно, опытный адвокат неизбежно должен был засомневаться в том, что две смерти подряд — князя и нанятого им сыщика — не простое совпадение, но никаких доказательств причастности к этому молодого барона Корфа не было. Неужели мошенник настолько хитер и опытен? В его-то годы? Или им кто-нибудь руководит? Но кто может знать эту тайну, кроме его приемных родителей? А вдруг все это затеяли они, чтобы вернуть деньги, затраченные на воспитание мальчика, ведь перестав получать довольствие от барона, они могли оказаться в полной нищете: о том говорили их письма — люди они были небогатые, хотя и дворянского происхождения. Адвокат терялся в догадках и оттого испытывал ужасное чувство неловкости — еще месяц назад ему казалось, что он совершил благородный поступок, исполнив волю своего умершего друга и восстановив в правах его ребенка, но теперь…
— Вы желаете, чтобы я составил вам компанию? — спросил Саввинов, когда Анна на следующий день после возвращения из Северска приехала к нему, получив от адвоката записку, что ее просьба выполнена.
Навестив одного из своих давних друзей — солидного жандармского чина, Викентий Арсеньевич смог получить адрес дочери сыщика Каблукова: вместе с отцом и с ребенком молодая вдова проживала в доходном доме на Васильевском. Имя сыщика удалось установить по рисунку, сделанному со слов Никиты, и портрет оказался настолько точным, что бывшие коллеги довольно быстро опознали его.
Каблуков вышел на пенсию прежде возраста уже несколько лет назад, чтобы помогать младшей дочери, рано овдовевшей, как в свое время и отец, и оставшейся без средств к существованию с маленьким ребенком на руках. Старшая же дочь жила где-то в провинции, выйдя замуж за небогатого помещика-вдовца, при детях которого была поначалу гувернанткой. Каблуков занимался теперь частным сыском, и доходы его значительно превосходили зарплату государственного служащего. Своих клиентов он находил по рекомендации, в делах был щепетилен и осмотрителен, брался следить за неверными женами и приворовывавшими приказчиками, но в основном решал дела по наследству. Хотя, говорили, иногда выполнял и поручения особого рода по известному департаменту.
Дело, видать, непростое вышло, если Каблуков его до конца не довел, поделился своими соображениями на этот счет жандармский друг Саввинова, чем поверг адвоката в еще большее смущение: неужели, поддавшись на слезы свояченицы барона, он что-то пропустил и подверг опасности не только дела доверявшей ему семьи, но и свою репутацию?
— Я не думаю, что нам стоит обременять эту женщину визитом целой делегации, — сказала Анна, поблагодарив Саввинова за участие. — Думаю, у меня будет больше шансов разузнать что-либо, если я являюсь к ней одна.
— Однако, судя по грустному выражению вашего лица, поездка в Северск завершилась неудачно? — не удержался от вопроса адвокат, видя, что Анна не торопится рассказать ему о результатах своей встречи со свояченицей барона Корфа.
— Это усталость дает знать о себе, — поначалу уклончиво ответила Анна, но потом все же передумала и спросила: — Скажите, Викентий Арсеньевич, вы тоже считаете, что я впадаю в излишнюю подозрительность?
— Еще три дня назад я именно так и думал, — признался адвокат, — но, как человек, неоднократно в своей жизни соприкасавшийся с разными криминальными случаями, могу признаться, что события, на которые вам удалось пролить свет, меня взволновали, и я стал сомневаться в том, что недавно считал таким бесспорным. И потому готов всячески помогать вам.
— Я рада, что вы перестали упрекать меня в твердолобости и жадности, — печально улыбнулась Анна, — ибо думаю, что у истории этой странный, горький привкус. И жертвы, о которых мы уже знаем, могут оказаться не последними.
— Надеюсь, мы успеем этому помешать, — кивнул Саввинов и вышел проводить свою гостью к выходу…
Женщину, постучавшуюся в дверь квартиры, которую снимал Каблуков, дочь сыщика с редким именем Леокадия приняла любезно, посчитав за клиентку, но дождаться отца не предложила — она уже месяц не видела его и пребывала в страшном смятении. Денег, оставленных Каблуковым едва хватало свести концы с концами, а отец все не приезжал, хотя и обещал, что дело будет быстрым и выгодным, и он не то чтобы разбогатеет, но получит весьма солидный процент, который позволит семье переехать в район получше и какое-то время ни в чем не нуждаться. Он даже мечтал об отдыхе — молодая женщина вздохнула и погладила по голове тершегося у ее коленей мальчика, белолицего с русой в кудряшках головой и похожего на ангела.
— Обещаю вам, что выполню последнюю волю вашего отца, — тихо сказала Анна.
— Кто вы? — вздрогнула молодая женщина и побледнела. И эта бледность усиливалась по мере подробностей, всплывавших в рассказе Анны. Леокадия выслушала всё молча, словно окаменев, и только растерянно спросила потом, где же ей оставить сына, пока самой придется ехать в Двугорское, чтобы опознать отца и уладить все дела с похоронами: дальняя до рога слишком утомительна для такого малыша.
— Вам не стоит ни о чем беспокоиться, — поспешила заверить ее Анна. — Ваш ребенок останется под присмотром вместе с моими детьми. И уверяю вас, впредь вы не будете нуждаться. Я сдержу обещание, данное моим отцом, князем Долгоруким, — но вы получите не только те деньги, что он обещал заплатить вашему отцу, а также и пособие, которое будет выплачиваться вам ежегодно в качестве дополнения к пенсии, которую, я похлопочу о том, за вами сохранят. Я же возьму на себя все заботы о погребении вашего отца.
