— Вы так добры к нам, — прошептала молодая женщина, потрясенная всем услышанным.
— Увы, это совсем немного по сравнению с той утратой, что вы понесли, — промолвила Анна. — Я и сама только что пережила это горе, но, поверьте, ваш отец погиб не напрасно.
— Ему удалось довести расследование до конца? — удивилась Леокадия.
— Вполне возможно, и даже больше, — мягко улыбнулась ей Анна. Она не хотела сверх сказанного тревожить деталями несчастную женщину, но Каблукову и впрямь удалось главное: растревожить осиное гнездо — заставить самозванца и Долгорукую действовать. Пусть ценой своей жизни, но сыщик вынудил заговорщиков предпринять меры, которые привлекли к ним слишком много внимания. Внимания, которое дорого обошлось Анне и этой худощавой, измученной жизнью молодой женщине, и которое приведет их, в конце концов, к разгадке тайны так называемого «барона Корфа».
Леокадия позволила гостье осмотреть стол в кабинете отца, но среди бумаг сыщика Анне не удалось найти ничего такого, что подсказало бы, куда он ездил и что нашел. А в том, что по искам Каблукова сопутствовала удача, Анна не сомневалась — иначе его не стали бы убирать с дороги те, для кого были опасны результаты его расследования.
Назавтра, оставив сына Леокадии на попечение Татьяны и Варвары, Анна вместе с молодой женщиной и в сопровождении Никиты отправилась в Двугорское. А после того, как было установлено сходство неизвестного, найденного убитым в лесу близ имения Долгоруких с пропавшим петербургским сыщиком, приехавших из столицы пристав проводил на кладбище, где под безымянным крестом был похоронен убиенный Каблуков.
— К сожалению, сударыня, это все, что осталось от погибшего, — смущаясь тяжелого момента, виноватым тоном сказал пристав, подавая Леокадии узелок с вещами, что остались от ее отца. — Это то, что мы нашли в его номере в гостинице.
— Благодарю вас, — кивнула Анна, забирая узелок: Леокадия, безутешно рыдавшая над уже поросшим травою холмиком, даже не обратила внимания на его слова.
Пристав еще в растерянности помялся немного, потоптавшись на месте, а потом козырнул и ушел — что тут скажешь, разве такому горю слова помогут? Никита, уже окрепший после возвращения из тюрьмы, тоже переживал и все смахивал слезы, предательски набегавшие на глаза. И лишь Анна сохраняла сдержанность и внешнее спокойствие, которые питала решимость дойти до поставленной перед собой цели. Анна не могла позволить себе проявить даже вполне понятную и оправданную слабость. Конечно, иногда и слезы бывают оружием, но сейчас от нее требовалось иное — сосредоточенность и способность рассуждать здраво и логично. Быть может со стороны, это могло быть кем-то воспринято за черствость, но — если бы кто знал, как ей давался этот стоицизм!
— Нам пора возвращаться, — тихо и ласково сказала Анна, услышав, что Леокадия больше не плачет, а просто тихо безучастно сидит на земле, раскачиваясь из стороны в сторону.
Вместе с Никитой они подняли молодую женщину под руки и повели к карете, чтобы ехать в Петербург.
— Вы можете не беспокоиться, — по дороге говорила ей Анна, — мы позаботимся о том, чтобы на могиле вашего батюшки было установлено надгробие и крест с именем. И вы сможете в любое время навещать его, только сообщите о своем желании отправиться в Двугорское заранее, и я всегда распоряжусь об экипаже для вас.
— Вы так много делаете для моей семьи, — еле слышно промолвила еще не отошедшая от слез женщина.
— Я чувствую ответственность за то, что случилось с вашим отцом, — кивнула Анна, — и вам не стоит считать себя обязанной мне.
— Странно, — вдруг сказала Леокадия, рассматривая вещи лежавшие в узелке, переданном для нее приставом. — Неужели отец ездил в Горы?
— О чем вы? — не поняла Анна, обращая внимание на книжицу, похожую на часолов, которую Леокадия держала в руках и растерянно перелистывала страницу за страницей.
— Это кулинарная книжка моей матушки, — пояснила молодая женщина. — Елена, моя сестра, давно обещала вернуть ее, но все ждала оказии — хотела и нас повидать, и долг отдать. Так значит, отец заезжал к ней?
— А есть ли там что-либо необычное? — быстро спросила Анна: вдруг Каблуков использовал книжицу для тайных записей.
— Нет, — покачала головой Леокадия. — Здесь только рецепты. Елена сказала, что все Горы перенимали их у нее. Особенно соленья пользовались большим спросом — матушка была мастерица на засолку овощей и капусты.
— Горы? — переспросила Анна, чувствуя подступившее к горлу волнение.
— Это имение ее мужа в соседнем с Белозерским уезде, — кивнула ее спутница, и Анна вздрогнула: так вот, что вычислил Каблуков!
Отгадка все время лежала на поверхности: в один миг таинственные инициалы мужчины и женщины, ставшими приемной семьей для внебрачного сына барона Корфа и название имения, в котором жила старшая дочь сыщика Каблукова, слились в одно слово. Б.Е. и Р.Г. — гора! Берг — такова была фамилия старого полкового приятеля Ивана Ивановича, небогатого помещика, которого он иногда вспоминал. У Берга, кажется, была бездетная дочь, которая вышла замуж за человека много старше ее. Они жили где-то поблизости, и оба очень страдали от отсутствия детей. Фамилии ее мужа Анна не знала и поэтому никак не могла связать случайно и вскользь упоминавшееся в разговорах отца и Ивана Ивановича имя сослуживца с поисками ответа на вопрос — а был ли мальчик? Конечно, опытный сыщик, Каблуков дотошно расспросил Петра Михайловича обо всех общих знакомых и проверил все варианты. Вряд ли он, так сильно озабоченный выполнением дорогостоящего заказа, стал бы тратить время на простую поездку в гости к дочери, чтобы повидать ее. Нет-нет, он ездил в Горы за информацией, и она оказалась для него роковой. А значит — именно той, которую он искал!
Анна не могла поверить своей удаче. Но, если это так, то почему Берги, которых Иван Иванович почитал за порядочных людей, ничего не сообщили о том, как живет сын барона и почему их имена даже не упоминались в документах, представленных «наследником»? Во всем этом следовало немедленно разобраться, и на следующий же день Анна с Никитой выехали в Горы.
Ее радостное настроение передалось и правившему лошадями Никите: коляска буквально летела, порой опасно накреняясь на поворотах. И Никита так и гнал бы, если бы Анна, наконец, не взмолилась и не попросила его соизмерять свое стремление побыстрее раскрыть беспокоившую всех тайну с привычной для российских дорог предрасположенностью к ухабам…
Старшая дочь Каблукова, по мужу Рокотова, была на сестру не похожа — возможно, в том сказался здоровый деревенский климат и спокойная семейная жизнь, но выглядела она цветущей и всем довольной. Известие о смерти отца ее опечалило, но по тому, как обрадовалась она появлению детей, набежавших посмотреть на столичных гостей (а было их у Елены четверо — мал-мала меньше), Анна поняла, что Елена, в отличие от своей сестры, оставшейся без единственного близкого, кроме маленького сына, человека, скоро утешится.
— Так ведь батюшка не сказал, зачем приезжал, — вспоминала Елена. — Вот только знаю, что он в церковь ходил да на кладбище. А еще про соседей наших спрашивал, Фильшиных. Они вроде как давно отсюда уехали, а усадьба их все заброшенной стояла. Но вот недавно, говорят, там кто-то поселился — может, родственники их, Дарья-то Христиановна бездетная была.
— Как бездетная? — растерялась Анна, подумав: неужели я ошиблась? — Говорили же, что она усыновила какого-то мальчика!
— Так когда-то было? — кивнул муж Елены, отставной майор, седой с усами и бакенбардами в стиле Его Императорского величества. — Умер у них мальчик, вот они с горя и с места снялись. Тяжело переживали и потом уехали, точно помню, что уехали. С того, кажется, лет пятнадцать прошло.
— Ничего себе поворот, — сказал Никита, растерянно почесывая затылок, когда они с Анной вышли из дома сестры Каблукова. — Это сколько ребенок, если он был у них, прожил — года три-четыре всего?
— Пять, если быть точным, — подсчитала Анна. — Это-то и странно, ведь судя по письмам, что я видела у Викентия Арсеньевича, приемные родители жизнь мальчика до десяти лет описывали. И даже позже, если вспомнить письмо, которое самозванец предъявил Викентию Арсеньевичу.
— Что-то тут не сходится, — признал Никита и вздохнул. — А теперь-то мы куда?
— По следам погибшего Каблукова, — промолвила Анна. — В церковь да на кладбище.
Приходский священник, отец Павел, рассказал им, что был у него разговор с отцом Елены Рокотовой, и тот просил у него книгу записей рождения и смерти. Только в церкви сейчас лишь копия осталась — оригинал несколько лет назад украли: до сих пор неизвестно, кто на церковную утварь посягнуть решился и грех на душу взял. А книга, видать, под руки подвернулась: может, думали, что это древний фолиант какой, она ведь в хорошем кожаном переплете была с золотом и металлической застежкой — подарок одного купца, который заказал ее в благодарность за то, что за могилой его родителей на кладбище всегда хороший уход был.
