еще кружилась.
Что же он, вот так просто, сдался и пошел спать. Даже не попытался добиться ее. Где же его решительность и дерзость. Неужели его желание было так слабо, и он побоится войти к ней в спальню. Может двери немного приоткрыть, он увидит и догадается.
«Открой их еще нараспашку, и прозови. Что совсем гордости не осталось!».
Ну как же хочется, что бы пришел. Нет, она его выгонит, конечно. Как по другому. Прогонит решительно, еще и накричит. Ну, или прикрикнет. Но строго. Даже не потому что она замужем — Луция она не любит, а потому что он так легко ее не добьется. Пусть потрудится для этого.
Германус все не шел. Она прислушалась к звукам — ничего, кроме шелеста листьев. Атилия встала и, босиком, подошла к окну. Пол был устлан терракотовыми плитами, но все равно оказался прохладный. Хоть и не такой холодный, как мраморный у нее спальне в доме Луция. Деревянные ставни на окне распахнуты. Она вдохнула полную грудь прохладного ночного воздуха. Видимо, уже стояла глубокая ночь, еще вечером стояла жара.
Аромат роз, перемешанный с запахом хвои, ярко ощущался. Как же спать когда все так хорошо сложилось. Они могли остаться наедине, и никто бы их не заметил. Возможно, больше такого момента не представится. Может так сложиться, что им больше не увидеться. Тогда уж лучше сожалеть о том, что случилось, чем о том, чего не получилось из-за нерешительности.
Атилия еще постояла чуть-чуть и, смело, направилась к двери. У самого выхода уверенность пропала. Она уже не юная наивная девочка, а он не робкий пастушок. Как же быть… Что же он оставил всю свою смелось на арене гладиаторских боев?
За дверью послышался звук шагов, едва уловимый. Она отошла назад к окну. Удары сердца, часто стуча, отзывались в голове. Воздуха стало мало, и Атилия хватала его, часто дыша. Звук шагов пропал. Как она не вслушивалась — ничего. Не может быть, чтобы ей это просто показалось. Ведь точно кто-то шел. Вернее крался. Волны от ударов сердца уже бились в виски. В дверь поскребли. Сначала еле слышно, потом громче.
Появилась легкая радость, следом за ней — волна сомнения. Как теперь быть? Открыть дверь или спросить: «Кто там?». Но это лишние звуки в такой момент — она точно знает кто за дверью. Да, и он уверен, наверное, что она догадалась. Немного подождала. Тишина. На кончиках пальцев приблизилась к двери и приоткрыла. Силуэт, как призрак в полутьме, стоял вплотную у входа. Не сдержалась и глубоко с шумом вздохнула. Пару мгновении, и он плавно протиснулся в открытый проем.
Сильная рука обвила ее талию. Теплое мужское тело прильнуло к ней всей. Дверь тихонько закрылась.
— Что же так долго… — едва слышно вырвалось, с досадой.
Все. Больше она не могла говорить. Его губы впились в ее, как в спелый фрукт. Ноги подкосились и стали ватными. Только успела обхватить руками его шею. Иначе бы упала.
Стены, пол и потолок — поплыли вокруг. Она закрыла глаза и почувствовала, как ее подхватили крепкие, но заботливые руки. Два мгновения и они оказались на кровати.
Оба часто дышали — волна возбуждения накрыла их окончательно. Поволокла. Не оставалось никаких шансов на капельку сопротивления.
Одежды не стало в два вдоха. Теперь они могли ощущать друг друга целиком: каждый мускул, каждую впадинку. Воздух, вдруг, стал горячий, как из парной в термах. Оба дышали жарко, чуть не задыхаясь.
Волна покалывания пробежала по ее телу до кончиков пальцев на ногах. Германус вобрал в себя ее сосок и, едва касаясь, водил языком. Другой тоже не остался без внимания. От этого они набухли и затвердели. Видимо такое произошло не только с ее сосками. Что-то увеличившееся и твердое прижалось к ней между ног. Очень горячее и живое…
Когда проснулась — не нашла его рядом. Странно, она не помнила, как он уходил. Поднялась и подошла к окну. Внизу стоял тот самый пастушок со своей дудкой, из поместья отца, в ее юности. Он не играл свою мелодию, просто стоял и молча смотрел на нее. Его глаза наполнены удивлением, разочарованием и укоризной — все это виделось одновременно. От такого ей стало неловко. «Что ты от меня хочешь? И на что ты рассчитывал — я дочь твоего хозяина». Только после этих слов она по-настоящему проснулась.
Лежа в кровати, долго не могла понять — где она. Какая часть была сном, а какая явью. Приходил ли к ней ночью Германус? Как юноша оказался так далеко от поместья отца, но главное — почему он не вырос за все эти годы?
Голова ужасно болела. От таких мыслей становилось еще хуже. Решила пока не думать ни о чем. Видимо, все же, слишком много было вчера вина. До этого дня у нее никогда не случалось похмелья. Она не знала, что надо делать, чтобы полегчало.
Попыталась подняться, но стены в комнате стали кружиться вокруг кровати. Она зажмурилась и снова легла на подушку. Решила еще нужно поспать. Но уже совсем светло, и заснуть не получилось. Где же, Дисс ее побери, носит эту рабыню!?
Глава 11
— Фелица!
Она громко, как смогла, позвала ее, не отрывая глаз и не поднимаясь. Ждать пришлось целую вечность.
«Придет — сразу же ее прибью! Нет, пусть сначала принесет воды. А то во рту будто конь ночевал». Вот откуда она знает такое выражение? А-а, отец так говорил после попойки с друзьями-вояками. Так, а что он делал чтобы прийти в себя. Просил у матери много холодной воды и куриного бульона.
— Фелица! Ну, где ты там?
Наконец-то открылась дверь, и она вошла.
— О боги — я сейчас сдохну, а ты все не идешь. Немедленно неси воды.
— В тазу? Будем умываться?
— Можно хоть и в тазу, но для питья. Мне кажется, я бы сейчас пол Тибра отхлебнула. Подлый Бахус — за что ты так издеваешься. Так стой, Фелица. Таз неси пустой, и срочно.
Рабыня едва успела поднести посудину, как Атилию
