Если мадам Камилле требовалось переговорить с Расселлом в мастерской, он держался с ней так, как обычно мужчина держится с женщиной, — дерзко и независимо. Сидевшие за столом швеи, до которых долетали обрывки их разговора, ахали и перешептывались, изумленные тем, в какой форме он отстаивал свою работу, если считал, что совершенно прав, и мадам неизменно ему уступала, позабыв, судя по всему, про свой возраст, волновалась и розовела, как молодая девушка.
— С тканью я обращаюсь так же, как с лошадьми и женщинами, — услышали они однажды крайне возмутительные слова.
Он нравился почти всем женщинам, а некоторые его и побаивались. Довольно многие, в особенности те, кто любил наблюдать, как он работает, пытались его завлечь, но даже самые смелые не добивались ничего, кроме сухой одобрительной ухмылки, да порой задумчивого взгляда, который, едва скользнув по ним, тут же угасал.
В Париж он приехал, желая осуществить свои планы, а не для того, чтобы соблазнять и обманывать, к чему могла бы привести интрижка с какой-нибудь из гризеток мадам Камиллы. Он восхищался их тонким мастерством, их жизнерадостностью, которую они сохраняли, несмотря на все трудности жизни.
Луиза, услышав валлийские интонации Расселла, поняла, что он, как и Уорт, совсем недавно приехал в Париж. Шутки ради девушка стала пародировать его иностранный акцент, к удовольствию других портних. Но однажды они вдруг замолкли, подавившись собственным смехом, и уставились, оцепенев от смущения, на дверь. Расселл возвышался на пороге и слушал, зловеще скрестив руки; его волнистые соломенные волосы растрепались, что придавало его как будто высеченным из мрамора чертам лица сходство с Микеланджело. Синяя роба прилипла к телу, поза была довольно агрессивна. Луиза отложила шитье и выдержала его разъяренный взгляд, стараясь не расхохотаться.
— Ой! Мсье Расселл! А я и не знала, что вы здесь.
Он вновь нахмурился, заслышав в ее голосе сдавленный смех, и сердито погрозил пальцем:
— Когда вы научитесь говорить по-английски так же, как и говорю по-французски, тогда вы будете вправе надо мной насмехаться!
Луиза моментально отреагировала. Она встала и дерзко взглянула на него.
— Хорошо! — И добавила, вспомнив те немногие английские слова, которые слышала от Уорта: — Вы ведь меня научите. Да?
Секунду или две он смотрел на нее, изумленный ее дерзостью, тем, что она произнесла фразу по-английски.
— Я научу вас, мадемуазель как-вас-там. Уверяю, что вы нигде не найдете лучшего учителя, но, возможно, вам придется пожалеть о своей просьбе. Предупреждаю: небрежного отношения я не потерплю.
И, приглаживая рукой свои густые волосы, Расселл громко расхохотался и повернулся, собираясь уйти к себе в мастерскую; Луиза рухнула на стул, содрогаясь от смеха, другие женщины и девушки за столом присоединились к ней, в комнате стало шумно, как в курятнике. Тут же примчалась мадам Руссо прекратить смех. Вскоре закройщик по своему обыкновению запел какую-то староанглийскую народную песенку, и его чудесный голос гулом прокатился по коридорам. Мадам Руссо пришлось прибегнуть к своему праву начальницы и заставить его замолчать, к большому сожалению девушек. Они не были согласны с мадам Камиллой, полагавшей, будто в полной тишине им лучше работается.
После этого случая Уилл Расселл при встрече с Луизой обязательно произносил что-нибудь по-английски, чтобы она набирала словарный запас и привыкала к звучанию и ритму языка. Луиза купила на рынке франко-английский разговорник и словарь, вычитывала оттуда предложения, а он безжалостно ее поправлял, доводя чуть ли не до слез. Потом она догадалась, что ему доставляет удовольствие задевать ее гордость, и стала притворяться, будто его замечания нисколько ее не трогают. Слух у девушки был хороший, память цепкая, и вскоре она уже могла бегло разговаривать по-английски. Оба даже не догадывались, как многому научил ее Уилл (до конца жизни английская речь Луизы отличалась напевностью, как будто она обучилась в центре валлийских гор).
Уже проработав какое-то время в вышивальном цехе, Луиза поняла, что единственное, чем ей осталось дополнить свои знания и навыки, — это научиться профессионально кроить. Когда-то, очень давно, Катрин научила ее, как изготавливать детали изделия по картинке или чертежу, но даже опытная Катрин не сумела бы создавать такие же эффектные наряды, какие рождались под ножницами Уилла Расселла. Швеи по-разному оценивали его работу. Многим претило, что он кроит платья на манер амазонок, строгость силуэта которых не могли смягчить даже многочисленные украшения, к которым имела чрезмерное пристрастие мадам Камилла. Другие же соглашались с Луизой, что кроит он мастерски, и восхищались тем, как легко он может пригнать платье по фигуре, лишь чуть-чуть подправив деталь. Именно этому и хотела научиться Луиза. Расселл задумчиво кивнул, выслушав просьбу девушки.
— Да. Прекрасно. Будешь приходить по утрам на четверть часа раньше, ну и в обед я смогу выделить тебе немного времени.
Обучаться кройке она взялась с таким же энтузиазмом, с каким учила английский. Мадам Руссо не препятствовала этому, поскольку Луиза не тратила на учебу время, отведенное ей на основную работу, и в целом даже одобряла. На Луизу она смотрела как на свою протеже, но переживала, что вряд ли сможет долго ей покровительствовать. Мадам Руссо знала, что смертельно больна. Боли мучили ее беспрестанно. Как только она почувствует, что больше не в состоянии справляться со своими обязанности, она уедет из Парижа и проведет оставшиеся ей месяцы у своей сестры в Провансе. А пока она должна изо всех сил поддерживать дисциплину.
Луиза уже привыкла, что некоторые девушки подшучивают над ее учебой у Уилла, а кое-кто, кого это сильно задевало, даже злится. Она чувствовала себя с Расселлом непринужденно. Если видела перед собой привлекательного мужчину, ее мысли неизменно обращались к Уорту, в прошлом любимому, или к тому кирасиру, чье лицо она не могла забыть и о повторной встрече с которым мечтала. Образ же Уилла, напротив, был таким же безличным, как валлийские горы, о которых он, помимо прочего, рассказывал ей по-английски. Если же порой его проницательный взгляд и говорил ей о том, что он выделяет ее из числа прочих, она относилась к этому со всем высокомерием молодой красивой девушки, привыкшей к мужскому восхищению. А поскольку для всех он был тайной за семью печатями, Луиза гордилась его отношением к ней. Катрин ругала Луизу, говорила, что скромность (в которой сама Катрин изрядно преуспела) — главное в жизни.
— А почему бы мне и не гордиться? — возражала Луиза, подбирая волосы перед зеркалом в спальне, чтобы проверить, не пойдет ли ей закрученная вокруг головы коса. Ведь ей, а не кому-то, он рассказал, что пытается изобрести швейную машину. Он и во Францию приехал в том числе для того, чтобы лично посмотреть на машину, которую изобрел мсье Тимонье, хотя Уилл считал, что его собственная кеттельная игла — полезное усовершенствование, благодаря которому шов будет глаже и ровнее. Луиза спорила с ним по поводу этих машин, хотя в жизни не видела ни одной. Она поджала губы, рассматривая свое отражение в зеркале, и продолжила, укладывая волосы по-другому: — У мадам Камиллы все только и делают, что пляшут вокруг Уилла, как будто всю жизнь в монастыре чахли. Я никогда не стану так прыгать вокруг мужчины.
