— Я постараюсь, Ричард, — прошептала она. — И я буду молиться, чтобы все устроилось так, чтобы мы оказались вместе… когда-нибудь…
— Как бы там ни было, но ты должна взять… — Он вложил ей в руку пачку долларовых купюр. — И не вздумай отказываться. Ты должна их взять. Я не допущу, чтобы ты оставалась без денег.
Она взяла у него деньги и попыталась улыбнуться. Ей пришлось из последних сил закусить губу, чтобы снова не заплакать. Вот он — конец. Теперь они уже долго, долго не увидят друг друга. А может, и вообще…
Пароход должен был вот-вот отплыть. Оставалось десять минут, когда Ричард опустился на колени возле кровати и в последний раз приник к ней. Он все целовал, целовал ее и не мог остановиться, а она лишь смотрела на него и отчаянно пыталась улыбаться.
— До свидания, милая моя, любимая моя крошка, — сказал он ей на прощание. — Ради всего святого — береги себя. До встречи, любимая.
— До встречи, Ричард… милый мой, любимый… — Горячими от жара руками она обхватила его за шею. — Я приеду к тебе… обязательно приеду. Но тебе правда надо ехать. Со мной все будет хорошо. Ну, счастливо.
Ричард с трудом заставил себя оторваться от нее и вышел.
Еще долго подушка ее была мокрой от слез. Сейчас она действительно не была крепким орешком — единственный раз в жизни, когда своими руками спровадила любимого мужчину к законной жене. Она плакала, пока не перестали видеть глаза, пока тошнота не подступила к горлу. Все ночь она не могла уснуть от горя и свалившейся на нее болезни.
Потом она около пяти дней не вставала с постели — такой сильный был у нее жар. В лихорадочном бреду Джоанна даже забыла о другой своей боли. Мэт и Киши, как могли, ухаживали за ней, но врач уже уехал из Форт-Юкона, поэтому лечиться ей приходилось самой.
Наконец с огромным трудом Джоанна выздоровела. После болезни она стала похожа на тень — на изможденном лице остались одни глаза. Она просто сама себя не узнавала. Впрочем, немудрено — ведь пришлось перенести тяжелейший грипп.
Теперь она сидела у камина в столовой и грустно глядела через окно на утопающие в серой дымке сугробы и застывший в инее лес. Унылый пейзаж вполне соответствовал ее настроению. Дикая ледяная пустыня… И снег, снег, снег, с которым сражаешься — и все понапрасну. Он снова идет — так же неумолимо и неотвратимо, как судьба…
К вечеру Джоанна понемногу стала приходить в себя. Но это была уже не та, прежняя Джоанна. Она стала женщиной — женщиной, познавшей горечь любовных переживаний.
Мэт по-своему попытался ее утешить. Почесав седую бороду, он сказал:
— Вы это… У вас такой вид, мисс Джоанна. Может, вам лучше отправиться куда-нибудь поюжнее? Вообще на Юконе молодой дамочке не место.
Она слабо улыбнулась ему.
— Не беспокойтесь, Мэт. Я как раз собираюсь поехать на Юг. Правда, скорее всего, я не смогу полюбить городскую жизнь. Я ведь никогда не была нигде, кроме Форт-Юкона.
— Ну и дела, — протянул он и снова почесал бороду. — Должен сказать, что и в городе предостаточно темных закоулков, куда хорошенькой девушке лучше не соваться. Впрочем, разве вы не англичанка? Вы же можете поехать в Англию.
— Когда-нибудь обязательно поеду, — сказала Джоанна.
— А у вас нет там родственников?
— Я ни про кого ничего не знаю, — устало вздохнула она.
— Значит, вы некоторое время пробудете здесь, в Форт-Юконе?
— Пока не встану на ноги — да, — кивнула она.
Мэт закурил глиняную трубку и подошел к окну.
— Ого! — воскликнул он. — А вот и ваш старый приятель.
— Мой? — протянула Джоанна и тоже подошла к окну. Кровь тут же отхлынула от ее лица, а сердце в страхе заколотилось.
Она увидела, как с саней слезает крупный, разодетый в меха мужчина, а следом за ним — другой, поменьше, облаченный в церковную одежду. Это был никто иной, как Конрад Оуэн. Голову его украшала белая повязка, и выглядел он больным и присмиревшим. Второго мужчину Джоанна тоже сразу узнала. Его звали пастор Пит, и на Юконе он имел весьма сомнительную репутацию.
На самом деле он не имел никакого права носить пасторский воротник. Много лет назад Пит ворочал тут такими делишками, что, будь это не на Юконе… Джоанна всего этого не знала. И все-таки он сразу же не внушил ей доверия. Толстый, с неизменной вежливой улыбочкой на лице, пастор Пит производил отвратительное впечатление. Казалось, под личиной священника прячутся самые низкие и гадкие мысли.
Мысли Джоанны быстро переметнулись к Конраду. Неужели ей все-таки не удастся от него улизнуть? Она порывисто обернулась и в упор посмотрела на Мэта. Руки ее дрожали.
— Мэт… Я боюсь…
Но хозяин гостиницы уже пошел встречать новых постояльцев. Джоанна осталась одна. Ее всю трясло. Господи, что же она будет делать? Что скажет ей Конрад? Скорее всего, пастор Пит проезжал мимо хижины, заглянул туда и обнаружил раненого Конрада Оуэна. Неужели Конрад расскажет всем, кто разбил ему голову? А может, хоть теперь он оставит ее в покое? Нет, ей надо как можно скорее уезжать. Отправить Киши домой за отцовскими деньгами, а самой садиться на следующий пароход до Нома…
Джоанна встретилась с Конрадом в столовой, когда спустилась к ужину. При виде девушки у торговца хищно заблестели глаза, лицо его пошло красными пятнами. Ссутулившись и засунув руки в карманы, он подошел к ней и пропел:
— Так вот ты где, моя дикая кошечка. Вот, значит, где ты прячешься…
Она ничего не ответила и повернулась к нему спиной. Он скрипнул зубами, затем засмеялся — тихим, гаденьким смешком, от которого у нее все похолодело внутри. Затем тронул сзади ее шею, где по-детски вились темные кудряшки.
— Погоди у меня, — сказал он. — Погоди. Уж я отплачу тебе за все, моя красотка.
Она резко обернулась на него — кулаки ее были сжаты, она задыхалась от гнева.
— Отстань же ты от меня, в конце концов, Конрад Оуэн! Если ты еще раз полезешь ко мне, я тебя убью — клянусь, убью!
— Ха-ха-ха-ха… Ох-хо-хо-хо-хо… — загоготал он. — Это ты-то меня убьешь? Посмотрим, посмотрим… А где твой англичанин? Бросил тебя, да? Обрыдла ты ему…
Она в гневе стиснула кулаки, после чего вышла из комнаты.
Ночью Джоанна заперлась в своей спальне. Но даже замок в двери не спасал ее от тревожного предчувствия. Ей было трудно находиться под одной крышей с Конрадом Оуэном. А тут еще этот пастор. Отвратительный тип. Что только у него на уме? Временами она перехватывала его масляный взгляд, и ей казалось, что он замышляет что-то нехорошее.
Мэт — ее единственный друг, которому она поведала о своих страхах — пообещал, если что, защитить ее.
