Несмотря на посторонние размышления, Амелия не могла отогнать от себя образ Гренвилла, который неотступно маячил перед ней. Точно так же, как облик его прелестной новорожденной дочурки. Как же легко было поддаться этим мыслям! В сущности, только об этих двоих и могла сейчас думать Амелия!
Нахмурившись, она принялась смахивать пыль с ближайшего подоконника, забыв, что уже делала это. Амелия не знала, как сблизить отца и дочь, но была решительно настроена сделать это. Гренвилл совершил множество ошибок, это факт, думала она, но он был хорошим, любящим отцом. Каждый раз, когда Амелия видела Гренвилла с сыновьями, его отцовские качества производили на нее глубокое впечатление. Как долго он будет поворачиваться спиной к собственной дочери? Амелия провела ночь без сна, раздумывая, как можно привести Гренвилла в чувство.
Что же касалось нелепых домыслов миссис Мердок, то Амелия не собиралась принимать их во внимание. Подобные сплетни, безусловно, были просто отвратительны, и она не поверила им ни на мгновение! Разумеется, это ребенок Гренвилла!
Амелия тщательно убрала весь дом. И теперь сомневалась, что где-нибудь обнаружится хоть пылинка или частичка грязи. Кухонные помещения сияли такой чистотой, словно их никогда не использовали. Чемоданы мамы были упакованы. На то, чтобы собрать в дорогу вещи самой Амелии, потребовалось бы меньше часа — у нее, как у непритязательной женщины, было мало вещей.
— Амелия.
Она замерла, услышав голос Гренвилла. И, не веря своим ушам, обернулась.
Но Амелии не почудилось. Граф Сент-Джастский, облаченный в медно-красный бархатный сюртук, бежевые бриджи и светлые чулки, собственной персоной стоял на пороге парадного зала. Он не надел парик, но волосы под двууголкой были убраны назад. При взгляде на Амелию брови Гренвилла удивленно приподнялись. На ней было надето самое старое домашнее платье и передник, а в руке она держала веничек из перьев для смахивания пыли.
Амелия вспыхнула:
— Вы что, просто вошли в дом?
— Я стучал три раза. И даже громко звал вас от двери. Но никто не ответил, — пояснил граф и сощурился. — Почему вы занимаетесь уборкой?
— У меня нет штата горничных, которые сделали бы это за меня, — язвительно отозвалась Амелия. Но ее сердце неистово застучало. С какой стати Гренвиллу вздумалось являться с визитом?
— Это просто неприемлемо, — категорично заявил Гренвилл, глядя мимо нее в парадный зал. — В доме ничего не изменилось, как я погляжу, кроме того, что вы распустили слуг.
Десять лет назад в Грейстоуне была горничная, убиравшая дом. Но Амелия не собиралась касаться прошлого, поэтому строго заметила:
— Предпочитаю не обсуждать вопрос, прибегаю ли я к чьей-либо помощи в содержании моего дома.
Гренвилл угрюмо посмотрел на нее:
— Можно войти? Я не хотел поставить вас в неловкое положение.
— Именно это вы и сделали, — сквозь зубы бросила она.
Граф медленно расплылся в улыбке.
— Возможно, вас так волнует не тема разговора, а само мое присутствие?
Амелия прикусила губу. Он был прав. Неприятной ей представлялась даже сама мысль о том, что ее застали в домашних обносках, словно простую прислугу.
— Если бы я знала, что вы собираетесь заехать, обязательно приготовила бы чай, — колко заметила она.
Гренвилл снова улыбнулся, и эта улыбка осветила его глаза.
— С удовольствием выпил бы с вами чаю.
Амелия встревожилась еще сильнее, ведь у нее не было ничего, что можно было предложить гостю к чаю.
Но Саймон тут же добавил:
— Но, поскольку вам в этом случае придется разжечь огонь и вскипятить воду, заварить чай, поставить все на поднос и лишить меня в конечном счете своей компании на некоторое время, я вынужден отклонить ваше предложение.
У Амелии как будто камень с души упал. Гренвилл все понял, подумала она. Саймон всегда был добрым и чутким.
Он посмотрел ей в глаза, все еще улыбаясь.
Десять лет назад он тоже был добр. Когда Саймон приезжал с визитом или они вместе отправлялись по магазинам, он преподносил Амелии несметное количество подарков.
Когда она волновалась о здоровье мамы, Саймон внимательно ее выслушивал. Когда жаловалась на Джулианну, имевшую обыкновение уклоняться от выполнения домашних обязанностей, давал мудрые советы. Когда Амелия злилась на Лукаса, настроенного резко против их отношений, Саймон оставался спокойным и благоразумным. И все же больше всего она была благодарна Гренвиллу за то, что он всегда притворялся, будто не замечает разделявшей их пропасти — внушительной разницы в благосостоянии и общественном положении.
— Я не против того, чтобы угостить вас чаем, — медленно произнесла она. В голове застряла мысль: интересно, что он здесь делает?
— Я выпил чаю перед тем, как уехать из дому. Тем не менее я с удовольствием посижу с вами.
Амелия покачала головой, еще раз испытав неимоверное облегчение.
— Пожалуйста. Входите.
Гренвилл коротко улыбнулся ей и вошел в парадный зал.
— Лукас дома? — спросил он.
— Лукас уехал в город сразу же после похорон.
Это известие, похоже, пришлось Гренвиллу по душе. Он положил руку на фортепиано.
— Раньше его здесь не было.
— Вдовствующая графиня купила его для Джулианны.
— Очень мило с ее стороны.
Сколько же они будут вот так ходить вокруг да около, общаясь друг с другом подчеркнуто, даже чересчур вежливо? И Амелия очень осторожно спросила:
— Так, значит, это просто светский визит соседа?
— Увы, нет. — Гренвилл повернулся к ней, и на его лице мелькнула досада. — Я бы хотел принести вам свои извинения во второй раз.
Амелия нервно вздрогнула:
— За ваше вчерашнее поведение?
— Да. Я снова вел себя по-хамски. Но в свое оправдание могу сказать, что чувствовал я себя довольно скверно.
Она не смогла сдержать улыбку.
— А вы не думаете, что я тоже должна принести вам свои извинения?
Теперь и он улыбнулся.
— Я их не приму.
— Почему? — забеспокоилась Амелия.
— Потому что кто-то должен был поставить меня на место. Вы были правы. Я вел себя как законченный эгоист, думал только о себе.
Амелия не верила своим ушам.
— Вы так на меня смотрите… — мягко заметил Гренвилл.
Его голос был таким милым, что сердце Амелии гулко стукнуло. Страстное желание, смутно бурлившее с момента его прихода, стремительно нахлынуло на нее. «Я все еще люблю его», — подумала она и тут же замерла в праведном ужасе. Потрясенная этой предательской мыслью, Амелия отвернулась. Она не могла любить Гренвилла. Это было невозможно.
