осознанно идти на земли свои заклятых врагов. Но музыка… она так влекла ее, что Анита, наконец, решилась. В один из дней она вышла из дома примерно в то же самое время, что и в прошлый раз, и в течение двух часов преодолела расстояние к далеким индейским холмам. Интуиция и отличная память безошибочно привели ее в нужное место, но, прождав до самого заката, она так никого и не увидела.
Глубоко разочарованная и уставшая, она поплелась домой. Неужели это была просто случайная встреча, и ей больше не суждено никогда услышать музыку, открывающую небеса?
Прожив в печали еще некоторое время, она уже начала ставить жирный крест на своей отраде, но однажды ей пришла мысль, что индеец может, как и в прошлый раз, прийти в ночь полной луны. Это была такая живая и необычная мысль, что Анита немного удивилась. Логики во всем этом было мало, но сердце подсказывало, что это возможно, поэтому девушка решилась в последний раз рискнуть и проникнуть на земли племени апачей.
Вышла она из дома немного раньше, когда солнце еще светило ярко, и осторожно направилась в нужном направлении. Она не знала, с какого места начинаются земли индейцев, поэтому начала переживать только тогда, когда достигла нужного холма.
Прильнув к земле, она с колотящимся сердцем начала подниматься наверх, и, когда выглянула из-за вершины, замерла от радости: индеец снова был здесь и осторожно привязывал лошадь к одному из низкорослых деревьев. Она была так рада его видеть, что саму себя сочла сумасшедшей. Она задержала взгляд на нем немного дольше, чем в прошлый раз. И хотя в целом весь его вид внушал ей подсознательный ужас, одновременно с этим она поняла, что он очень молод и хорошо сложен. Его лицо издалека показалось очень необычным и даже красивым. Анита подумала, что это просто обман зрения, потому что все индейцы, которых она встречала доселе в соседнем городке, были очень стары или откровенно безобразны. Впрочем, это было всего-то пару раз, поэтому ясного представления о внешности апачей у нее до сих пор не было. Лицо же этого индейского юноши казалось приятным, но расстояние между ними было слишком велико, чтобы Анита могла сказать это наверняка.
Но она довольно быстро перестала разглядывать апача, и снова опустилась вниз, надеясь, что индеец скоро заиграет. И он заиграл. Девушка затаила дыхание. Эта чудесная музыка делала с ее сердцем удивительные вещи: исцеляла его, вдохновляла и просто успокаивала. Как жаль, что она не могла слушать ее вечно!
Так продолжалось последующие два с лишним часа, и Анита, закрыв глаза, мечтала о небесах. Индеец уехал, как и в прошлый раз, сразу же после захода солнца. Девушка почувствовала потерю и одиночество, когда он прекратил играть, но все же была ободренной и с улыбкой счастья на лице вернулась домой.
Ровно через месяц, когда в очередной раз должна была взойти полная луна, Анита начала чувствовать, что снова пойдет на риск и отправится в земли апачей. Она готова была рисковать собственной жизнью ради того, чтобы опять погрузиться в мир небесной музыки, которая стала для нее самой сильной отрадой за последние годы.
Осторожно приблизившись к заветным холмам, девушка снова опасливо выглянула в долину. Индеец был на месте. Он нежно поглаживал своего скакуна, что-то приговаривая ему, а потом зачем-то начал снимать с себя кожаную индейскую куртку. Анита испугалась и хотела нырнуть вниз, но апач уже успел сбросить одежду, и девушка увидела, что он ранен. Его торс был перевязан куском ткани, а по телу повсюду были царапины. Анита замерла и очень смутилась. Во-первых, она впервые видела полуобнаженного мужчину и невольно залилась краской, хотя часть разума упорно твердила, что это совсем не мужчина, а полузверь, живущий по своим низменным инстинктам. Во-вторых, она испугалась, что из-за ранений индеец не станет играть. Ей надо было отвернуться, но она не могла себя заставить это сделать. Ее взгляд был прикован к индейцу, который что-то достал из сумки, а потом стал наносить на раны индейское снадобье. Он выглядел таким естественным и вел себя так по-человечески, что Анита начала воспринимать его больше, как человека, чем дикого зверя.
Закончив нанесение лекарства, апач взял в руки свой музыкальный инструмент, чем Аниту очень осчастливил, и наконец-то заиграл. Она так глубоко погрузилась в атмосферу небес, что забыла, как обычно, «нырнуть» вниз, а просто смотрела на индейца, как он виртуозно перебирает пальцами, извлекая чудесную мелодию, как он закрывает глаза, создавая музыку из неведомого источника. Но что это за источник? Индеец словно слился воедино со своей мелодией, и даже микродвижения его тела стали похожи на продолжение его неземной музыки.
В какое-то мгновение Аниту поразила невероятная мысль: индеец играет не заученные звуки, а извлекает музыку из своей души. Она почувствовала это, когда смотрела на его лицо и прониклась его чувствами. Он закрыл глаза и словно отдался потоку вдохновения, выражая своей мелодией то, что ощущало его сердце. Девушку эта мысль сразила наповал. У дикаря есть сердце, есть душа, которая что-то чувствует? Неужели он и правда не зверь, а человек, которому присущи радость, печаль или даже любовь? Это было так странно и так волнительно, что девушка опустилась вниз, невольно схватившись за свое сердце. Если то, что он играет, проходит через его душу, то… его душа так прекрасна!
Нет, Анита не могла в это поверить. Люди с человеческими сердцами не могли так жестоко убить ее семью. Индейцы не могут знать ни морали, ни привязанности, ни любви, потому что они жестокие звери, безжалостные и коварные, однако…
Музыка вдруг изменилась и наполнилось тоской, заиграла сильной болью и печалью, да так, что у Аниты перехватило дыхание. Она снова выглянула из укрытия и замерла. Индеец на мгновение перестал играть и легкими резкими движениями вытер свое лицо. Девушка ошарашенно поняла, что он… скорбит! Весь ее мир перевернулся. Она почувствовала, что земля уходит из-под ног, потому что поняла: ее семью все-таки убили не звери, а люди. Ей стало невыносимо больно и тоскливо. Пока она считала индейцев животными, ей не было настолько больно, ведь никому не придет в голову обижаться на медведя, если на его пути попадется незадачливый охотник. Но если зверства творят люди, то это почти невозможно ни понять, ни простить.
Индеец, справившись с минутной слабостью, опять заиграл на флейте, и музыка снова запела о боли. Анита тихо плакала, опустившись под укрытие холма. Она больше не могла смотреть на апача:
