— Я полагаю, она предпочитает Августину, ваша светлость, чем, возможно, и объясняется тишина в вашей спальне.
— У тебя все так хорошо получается, Луи, — решил поддразнить его герцог. — Почему бы тебе не взять на себя еще и мою торговлю на бирже? Тогда Клеопатра осталась бы цела.
— Я хотел было, но вы же знаете Лежера… педант и фанатик протокола. К тому же ваши указания были совершенно конкретны: я должен был проследить за тем, чтобы вы снова встали и были одеты к десяти часам. Прошу прощения, что был вынужден нарушить утренний… ээ… визит графини.
Этьен пожал плечами и улыбнулся. Он трезво отдавал себе отчет, что покупка железной дороги куда важнее роскошного тела Измы. По крайней мере, он в этом не сомневался. Изма, конечно, прекрасно владела искусством разжигания страсти, однако ее капризы уже начинали его раздражать. Сегодня она просто вторглась в его личную жизнь без всякого приглашения. Она застала его врасплох, когда появилась этим утром в Булонском лесу, где он, как обычно, с сыном и друзьями, прогуливался верхом. И хотя он ничего не имел против чувственной и страстной Измы, ему больше нравилось, когда в отношениях с женщинами инициатива исходила от него самого: Этьен не любил, когда на него начинали давить. В особенности его раздражали намеки на постоянство в отношениях, все эти вначале осторожные посягательства на его время, хозяйский супружеский тон, неизбежные претензии на исключительность.
Будучи наследницей поместий в департаменте Норд, куда как раз входили богатейшие во Франции запасы угля, Изма привыкла к тому, чтобы ее желания удовлетворялись полностью и немедленно. Этьен отнюдь не жаждал стать объектом этих желаний, но не исключал необременительных совместных развлечений. И если ей хотелось большего, чем их свободная связь, длившаяся несколько месяцев, то у него такого желания не возникало.
— Луи, когда графиня снова появится или позвонит, — мгновенное решение подсказал печальный опыт, — меня нет дома.
— Надолго, монсеньор?
— На обозримое будущее, Луи. Отправь ей шкатулку Шиги, которой она восхищалась у Русселя, ту, что расписал Рафаэль, вместе с моими наилучшими пожеланиями.
— Да, монсеньор.
— Положи в шкатулку ожерелье с розовыми бриллиантами, доставленное Шоме на прошлой неделе, вместе с моей карточкой.
— Да, конечно, монсеньер. — Ответ Луи был лишен и тени эмоций.
Герцог, разумеется, имел в виду одну из карточек, заранее надписанных без указания адресата: «С любовью. Этьен». Поскольку Руссель с гордостью подчеркнул во время частного просмотра на прошлой неделе, что эта шкатулка эпохи Ренессанса является единственной в своем роде и была украшена Рафаэлем для своего покровителя, сиенского банкира Агостино Шиги, то щедрость подарка указывала на твердость решения герцога относительно связи с графиней.
Зеленые глаза герцога рассеянно остановились на солнечном утреннем пейзаже за окнами.
— Солнце взошло, — тихо заметил он, словно избавиться от любовницы в такой многозначительно дорогостоящей манере было делом столь же прозаичным, как комментарии по поводу погоды.
— Да, монсеньор, около часу назад.
А он и не заметил, поглощенный распутными утехами.
— Тогда земля уже подсыхает. — Он подошел к ванне с золоченым днищем, удобно расположенной посередине комнаты на персидском ковре музейной ценности, и до упора открыл оба крана. — Валентин звонил?
— Дважды, монсеньор. Я сказал ему, что вы все еще… заняты.
Герцог улыбнулся.
— Смотри, не забудь о розовых бриллиантах. За последние несколько недель он пережил с Измой немало сладостных мгновений.
Луи позволил себе высказать легкую обиду изза напоминания.
— Извини, — мягко признал свою оплошность Этьен. Луи всегда был образцом аккуратности и исполнительности. — А мистер Бушар уже звонил?
— Нет, сэр.
Этьен слегка нахмурился. Бушар должен был позвонить в половине десятого и сообщить, по какой цене братья Жермен намерены продавать свои акции. Снова мельком взглянув на часы — пять минут одиннадцатого — герцог нахмурился еще больше, пожал плечами. Этот Бушар с самого первого, весьма таинственного контакта с ним производил странноватое впечатление. Скорее всего это какаято затея братьев Жермен, чтобы обмануть его или сбить с толку, некий анонимный звонок, в лучшем случае не заслуживающий доверия. Пусть Лежер продает акции по двести шестьдесят франков, как и было намечено. Он уже собирался отослать Луи к Лежеру и начал мысленно формулировать инструкции, когда неожиданно зазвонил телефон. Вдохновение мгновенно охватило его, как и во время памятного необыкновенного выигрыша в МонтеКарло. Он знал, кто это звонит, точно так же, как он знал, что ему придет недостающая карта в баккара еще до того, как банкомет сдал ее.
— Я возьму, — твердо сказал герцог. Телефон стоял на маленьком столике у окна.
— Де Век слушает.
Его низкий голос прозвучал слегка приглушенно, словно он догадывался, что позвонивший с опозданием Бушар нервничает, находясь в сильном напряжении, и его нужно подбодрить.
Свет, лившийся из окна, обрисовывал широкоплечий силуэт герцога, переливаясь на его темных волосах, пока он тихо говорил в трубку:
— Да. Да. Нет, в этом нет необходимости. Завтра? Да. Благодарю вас. — Ни один мускул не дрогнул в его лице, дыхание не участилось, покуда он быстро осмысливал услышанное. — Они будут продавать после двухсот семидесяти пяти. — Этьен медленно вернул трубку на место, его тонкие ноздри раздувались, глубоко втягивая воздух. Опыт и интуиция были совершенно необходимы при игре на бирже, но никогда не мешало иметь на своей стороне обиженного сотрудника из противоположного лагеря. Он не знал, можно ли доверять Бушару, и не доверял ему полностью. Но… рот герцога искривился в ухмылке. — Скажи Лежеру, чтобы он дождался цены в двести семьдесят три франка и начинал продавать. — Герцог подошел к ванне и погрузился в прибывающую воду.
Сидя в воде, он вытянул длинные ноги и лег на прохладный мрамор.
— Мистер Бушар зайдет завтра за тем, что ему причитается. — Быстро поднявшись, он встал в теплой ванне, гладкий, мокрый и улыбающийся. — Успокой беднягу Лежера немедленно, Луи, — предложил он, потянувшись за мылом без ароматизаторов, которому отдавал предпочтение. — Я сам оденусь.
Через час герцог де Век получил контроль над новой железной дорогой. К тому же он избавился — с соответствующим подарком на память — от своей последней любовницы, что в его жизни случалось не так уж редко. Этьен отобедал в клубе, и теперь его не спеша везли в один из ближайших парижских пригородов на ежедневную игру в поло. Сладкий весенний ветер дул в открытые окна экипажа, гармония и покой царили в его душе.
