Уильям покосился на невесту и пробормотал:
– Но мы ведь говорим о любви, а не о коммерции, отец.
– Это одно и то же, мой мальчик, – усмехнулся Джастин. – Пора бы тебе повзрослеть.
Уильям вспыхнул и, взяв Элизу за руку, повел ее к двери.
– Любовь моя, подожди, пожалуйста, немного в коридоре. Мне надо переговорить с отцом с глазу на глаз.
Оказавшись за дверью, Элиза невольно сжала кулаки – ее выставили из отцовского кабинета! Немного успокоившись, она стала прислушиваться к голосам за дверью – отец с сыном говорили все громче и громче. Увы, дальнейшая судьба решалась без нее, и это казалось настолько унизительным, что Элиза на время забыла о своем горе.
Наконец дверь распахнулась, и разгневанный Джастин Монтгомери вышел из кабинета. Даже не взглянув на девушку, он быстро зашагал по коридору. Следом за отцом вышел Уильям, и Элиза, едва взглянув на него, поняла, чем закончился разговор.
Стараясь не смотреть на девушку, Уильям пробормотал:
– Я обещал не бросать тебя и сдержу свое слово. Клятва, которую мы дали друг другу, нерушима, и мы с тобой преодолеем эти… эти неприятности.
Элиза пыталась заглянуть ему в глаза, но молодой человек отводил взгляд.
– Уильям, объясни, что ты имеешь в виду, говоря о неприятностях.
Он вздохнул и, взяв Элизу за руку, провел ее обратно в кабинет. Немного помедлив, притворил дверь и сказал:
– К сожалению, нашу свадьбу придется… отложить.
– На сколько? – Она пристально взглянула на него. Лицо Уильяма исказилось, и он сквозь зубы проговорил:
– На четыре года.
– На четыре года? Но ведь траур длится не так долго…
– Это срок действия договора, Элиза, – прошептал Уильям в полном замешательстве.
– Договора!.. Что это значит?
Уильям медлил с ответом. Наконец, собравшись с духом, вновь заговорил:
– Видишь ли, мой отец не единственный кредитор, а общая сумма долга чрезвычайно велика. Мне хотелось бы найти более приемлемый выход из создавшегося положения, однако… Единственным способом избежать тюремного заключения за долги является распродажа документов четырехлетнего договора, определяющих право владения тем или иным имуществом.
Ошеломленная услышанным, Элиза молча смотрела на своего жениха; она не могла вымолвить ни слова.
– Так вот, – продолжал Уильям, – мой отец намерен завладеть торговым предприятием Парриша, этим домом… и всем, что в нем находится. Правда, это не покроет полностью его расходов, Но он готов смириться с убытками.
– Я тоже буду продана для погашения долга?
Уильям посмотрел на Элизу, и в его потемневших глазах отразилась боль.
– Я обещал позаботиться о тебе и сделал все возможное для этого. Отец согласился купить твои документы.
– Значит, я буду вашей… служанкой?
– Тебе это ничем не грозит, любовь моя. Ты будешь жить в обстановке, к которой привыкла. Моя сестра Филомена нуждается в компаньонке. Она собирается в Англию, а моя мать по причине слабого здоровья не может сопровождать ее.
Элиза хорошо знала сестру Уильяма. Филомена была злобной и избалованной, и она ненавидела Элизу. Неужели она окажется во власти этой ужасной особы?
Заметив, как изменилось лицо девушки, Уильям подошел к ней и заключил в объятия.
– Наберись терпения, любовь моя. Я постараюсь найти выход из создавшегося положения, и мы будем вместе. Во время твоего отсутствия я попытаюсь воздействовать на отца. Он человек суровый, но не жестокий.
Однако Элиза прекрасно понимала: ее жених, как бы он ни старался, ни в чем не сумеет убедить своего отца.
– Поверь мне, – продолжал Уильям, – все у нас с тобой будет хорошо. Ты всегда мне верила, любовь моя, поверь и на этот раз. К тому же не забывай, что ты будешь находиться под опекой моей семьи. Главное – наберись терпения.
– Я постараюсь, – пообещала Элиза; ей очень хотелось верить Уильяму.
И вот сейчас, находясь на корабле, пересекавшем Атлантику, она изо всех сил старалась сдержать свое обещание.
– Элиза-а-а-а… – послышался стон с соседней койки.
Но Элизе не хотелось отрываться от иллюминатора; ей нравилось наблюдать за огромными волнами, вздымавшимися за кормой.
– Иди сюда, Элиза! – Филомена повысила голос.
Девушка со вздохом поднялась и подошла к своей спутнице. Оказалось, что Филомена Монтгомери совершенно не переносила качки. Как только их судно отошло от пристани, она улеглась на свою койку и постоянно склонялась над стоявшим рядом ведром. Элизе же приходилось ухаживать за ней и заниматься уборкой.
– Элиза, мое платье испачкалось. Достань другое.
Девушка кивнула и молча открыла шкаф, где висели наряды мисс Монтгомери. Взглянув на гору перепачканных платьев, сложенных у двери, Элиза подумала: «По-видимому, скоро придется их стирать и сушить». Выбрав подходящее платье, она закрыла шкаф и вернулась к своей спутнице.
Филомена, лежавшая на койке, со стоном приподнялась, и Элиза принялась снимать с нее испорченное платье. Не успела она распустить корсаж, как у позеленевшей Филомены снова возникли позывы тошноты, и пришлось срочно подставить ей ведро. Несколько минут спустя Элиза продолжила раздевать свою хозяйку.
Увы, судьба распорядилась так, что Филомена Монтгомери действительно стала ее хозяйкой – по крайней мере, на ближайшие четыре года. За это время она должна была своей неволей расплатиться за оставшуюся часть долга после продажи имущества.
Наконец она переодела Филомену, и та без сил рухнула на койку и закрыла глаза. С облегчением вздохнув, Элиза вернулась к созерцанию волн и к своим невеселым раздумьям.
Уильям, явно сочувствовавший ей, тем не менее, нашел не самый лучший выход из создавшегося положения. Неужели он не понимал, что между положением его жены и положением подневольной служанки существует огромная разница?
Элиза не была белоручкой и никогда не уклонялась от тяжелой домашней работы – она не считала ее постыдной. Но теперь те, кто всего лишь несколько недель назад искали ее расположения и стремились получить приглашение на послеобеденное чаепитие, при встрече с ней отводили глаза. Элиза старалась не обращать на это внимание, старалась смириться с обстоятельствами. Однако она знала, что даже слуги посмеиваются над ее унизительным положением. Филомена же относилась к ней еще хуже, чем прежде. Она нисколько не сочувствовала Элизе, – напротив, проявляла презрение к девушке и заговаривала о различии в их общественном положении при каждом удобном случае. Элиза старалась не замечать выходки хозяйки и терпеливо сносила оскорбления.
Джастин Монтгомери отправил Филомену в Англию, узнав о неподобающем интересе дочери к ничтожному таможенному клерку. Она кричала, плакала и всячески пыталась задобрить отца. Но Монтгомери был неумолим: его дочь должна была оставаться в Европе, пока не выкинет из головы романтический вздор. Морской воздух и перемена мест – вот что ей необходимо, чтобы забыть этого жалкого клерка. Отец привел дочь на борт «Мэджисти» и запер в отдельной каюте до отплытия судна. И теперь Филомена вымещала зло на своей спутнице.
