Балансируя на грани сна, она приоткрыла глаза и увидела, что он стоит возле кровати.
— Если вдруг вспомните все до моего возвращения…
Возможно, она уснула и не услышала окончания фразы. А может быть, он не договорил. А потом кто-то нежно похлопал ее по руке. Хелена с трудом открыла глаза и увидела прекрасное лицо Венеции.
— Привет, сестренка, — сонно пробормотала она.
Венеция улыбнулась. Улыбка оказалась столь же восхитительной, как голос Гастингса, однако за ней таилась озабоченность.
— Очень жалко тебя будить, милая, но нам приказано время от времени проверять, в сознании ли ты.
Она помогла сесть и подала стакан воды. Хелена с жадностью выпила.
— Сколько я спала?
— Около пяти часов.
— А лорд Гастингс уже вернулся?
Как странно. Еще сегодня утром его существование казалось невероятным, а сейчас не терпелось узнать, где он.
— К сожалению, нет. Просил не ждать до ужина. Может быть, хочешь подкрепиться? Будем считать это или очень поздним ленчем, или очень ранним чаем.
— Опять каша?
— Поскольку завтрак не вызвал неприятных ощущений, сестра Гарднер разрешила дать тебе бульон и маленький кусочек легкого пудинга.
— Мм… Пудинг. До чего же заманчиво звучит!
Венеция снова улыбнулась и встала, чтобы позвонить и заказать еду.
— А ты успела отдохнуть? — участливо спросила Хелена.
— Вместе с мужем покаталась по парку в ландо, а затем немного прошлась. Я ведь не больна, а всего лишь беременна. Потом, правда, прилегла на полчасика, так как Кристиан пообещал награду, устоять против которой невозможно.
Венеция гордо продемонстрировала подарок. То, что Хелена представляла себе как милую безделушку, на деле оказалось зловещей окаменевшей костью.
— О Господи! Что это такое?
— Зуб доисторического крокодила. Эти звери вырастали до головокружительных размеров. Могли высунуться из болота и запросто съесть большинство небольших ящеров, которые приходили на водопой.
— Фантастика! И муж подкупил тебя этим?
Венеция заметно погрустнела.
— О, ты же ничего не помнишь! Тем летом, когда тебе исполнилось четырнадцать, мы нашли на берегу скелет динозавра.
— Целый скелет?
— Процентов восемьдесят пять, не меньше.
Возмутительное бессилие памяти! Разве допустимо не помнить такое выдающееся событие?
— У меня сохранились фотографии. Может быть, хочешь посмотреть? — осторожно предложила Венеция. Там и ты тоже есть.
Хелена заставила себя улыбнуться.
— Да, конечно. С удовольствием посмотрю.
Но не слишком ли мучительно будет наблюдать, как кто-то другой живет ее жизнью?
Она поспешила сменить тему.
— Кстати, где я нахожусь? Судя по воздуху и шуму за окном, это Лондон. Но чей дом — мой или…
— Дом принадлежит Фицу, он унаследовал его вместе с графским титулом.
— Всегда считала, что титул перейдет к дальнему родственнику, если, конечно, у графа не родится собственный сын.
— Мы все так думали, однако мистер Рэндольф Фицхью был очень пожилым и умер раньше графа.
— А других претендентов не нашлось?
— Был еще один кузен, но и он графа не пережил.
— А какие-нибудь родственники у нас остались? — Хелена хотела, чтобы вопрос прозвучал шутливо, однако не смогла скрыть закравшегося в сердце страха.
— Все кузены Норрис прекрасно себя чувствуют. Маргарет вышла замуж за морского офицера. Бобби сам служит в военном флоте. А Сисси уехала в Гонконг и занялась миссионерством.
— Та самая Сисси, которая никак не могла спокойно усидеть в церкви?
Еще неделю назад Хелена знала бы, что Сисси посвятила себя религии. Неделю назад она в мельчайших подробностях описала бы то самое доисторическое чудовище, о котором рассказывала Венеция. Неделю назад жизнь ее еще была в полном порядке: счастливые родственники, процветающая фирма, преданный супруг.
Пытаясь успокоиться, она принялась за пудинг.
— А как поживают кузены Карстерс?
Венеция внезапно стала серьезной.
— Кузенов Карстерс у нас больше нет.
— Что? Но их же было четверо!
— К сожалению, за полтора года умерли все до одного. Лидия в родах, Криспин от гриппа, Джонатан отравился устрицами, а Билли… — Венеция болезненно поморщилась, — Билли покончил жизнь самоубийством. Поговаривали, что он страдал сифилисом, причем в крайне запущенной форме.
Пудинг внезапно утратил вкус, и Хелена опустила ложку. Она любила Билли Карстерса — угрюмого, но доброго молодого человека. Он всегда собирал со стола объедки, чтобы накормить бродячих собак. А остальные Карстерсы были шумной, веселой компанией. Самый младший из них родился в один день с ней и Фицем.
Все умерли. Все ушли, оставив после себя лишь печальный ряд надгробий на церковном кладбище.
Она схватила сестру за руку:
— Я так рада, что ты здесь, со мной. И Фиц тоже. Представляешь, что было бы, если бы я очнулась, а вы…
Закончить она не смогла.
— Теперь понимаешь, что чувствовали все мы, сидя возле твоей кровати? — Венеция поцеловала сестру в щеку. — И наверное, можешь представить нашу радость, когда ты наконец вернулась. Не жалей о прежних воспоминаниях, обязательно появятся новые. Теперь мы все вместе, и это единственное, что имеет значение.
В душе Гастингса бушевала буря: безудержная эйфория то и дело сменялась смертельным страхом, а вслед за ним приходила смутная надежда.
Безусловно, нынешняя Хелена испытывала к нему симпатию. Да, он по-настоящему ей нравился. Случилось чудо: в своем одиноком храме среди песков пустыни он поднял глаза к небу и увидел, что пошел дождь. Мелкий, слабенький, но все же настоящий — после долгих веков песчаных бурь и безжалостно палящего солнца.
Но что же будет, когда он вернется в Лондон?
Одно дело никогда не чувствовать на лице капель живительной влаги, и совсем другое — испытать краткое блаженство, а потом вновь погрузиться в уже привычное отчаяние.
Если бы можно было оставаться рядом и бережно лелеять хрупкий росток благосклонного внимания! Если бы можно было вернуться в Лондон немедленно, сейчас же! Но в эту минуту он стоял на коленях перед сундуком, в котором пряталась Беатрис, и не надеялся на скорые перемены.
— Знаю, что не приехал в среду, и очень сожалею о том, что не сдержал данное тебе слово, — повторил он в сотый раз. — Но поверь, не смог. Мисс Фицхью — то есть леди Гастингс, моя жена и твоя новая мама — тяжело заболела. Я не знал, останется ли она в живых или умрет, и не имел права ее оставить.
Ответа не последовало. Так упорно дочка не скрывалась уже полгода. Но в последнее время виконт относился к отцовским обязанностям с крайней ответственностью, а потому продолжал терпеливо убеждать:
