он брал в руки гитару. За годы Гражданской войны ему не часто удавалось поиграть на ней, но он хорошо помнил романсы, которым его учила мать, чтобы помочь сыну побороть застенчивость, и революционные песни, которые, когда он начинал их петь, подхватывали все, кто оказывался неподалеку. Гитара принадлежала одному пареньку из Андалусии, прошедшему всю войну с ней в обнимку и отправившемуся в лагерь, не выпуская инструмента из рук, с ней он прожил в Аржелес-сюр-Мер до конца февраля, пока его не свалила с ног пневмония. Виктор ухаживал за ним до последнего дня, и парень оставил гитару ему в наследство. Она была одним из немногих реальных, а не воображаемых инструментов в лагере; остальные являлись плодом фантазии, а их звучание имитировали заключенные с хорошим слухом. В те месяцы количество узников в лагере сильно уменьшилось. Стариков и больных хоронили на кладбище, прилегающем к лагерю. Наиболее удачливые узники обзаводились чьим-нибудь покровительством и визами, чтобы эмигрировать в Мексику и Южную Америку. Многие солдаты записались в Иностранный легион [21], несмотря на его суровую дисциплину и репутацию прибежища для преступников, — любая перемена была лучше, чем оставаться в лагере. Те, кто отвечал необходимым условиям, записались в Общество испанских рабочих, созданное для того, чтобы направлять людей работать на стройки и другие объекты, где требовалось заменить французов, мобилизованных в ходе подготовки к грядущей войне. Позднее многие из тех, кому удалось выйти из лагеря, отправились в Советский Союз и воевали против фашистов в рядах Красной армии или присоединились к французскому Сопротивлению. Тысячи из них погибли в нацистских концлагерях или в сталинском ГУЛАГе. Апрельским днем, когда невыносимый зимний холод отступил перед первыми признаками весеннего тепла, Виктора вызвали к коменданту лагеря, — оказалось, к нему пришел посетитель. Это был Айтор Ибарра, в соломенной шляпе и в белых туфлях. Баску понадобилась почти минута, чтобы понять: стоявшее перед ним огородное пугало, одетое в лохмотья, и есть его друг Виктор Далмау. Они крепко обнялись, на глазах у обоих навернулись слезы.
— Ты не представляешь, чего мне стоило тебя найти, брат. Ты не числишься ни в одном списке. Я думал, ты умер.
— Почти угадал. А ты, что у тебя и почему ты одет, как сутенер?
— Как импресарио, ты хочешь сказать. Я тебе потом объясню.
— Сначала я хочу услышать, что с матерью и Росер.
Айтор рассказал о том, как исчезла Карме. Он пытался отыскать ее или тех, кто ее, возможно, видел, пытался хоть что-то разузнать о ней, но безуспешно. О Карме было известно только то, что в Барселону она не вернулась и что дом семьи Далмау реквизировали. Теперь в нем жили другие люди. А вот о Росер Айтор располагал хорошими новостями. Он поведал о том, как они сначала втроем покинули Барселону, как потом, уже вдвоем с Росер, перешли пешком через Пиренеи и как расстались во Франции. Какое-то время он ничего о ней не знал.
— Мне с трудом удалось вырваться на свободу, Виктор, и я не понимаю, почему ты не пытался сделать то же самое! Тебе это было бы даже проще.
— Я нужен здесь.
— С такими взглядами, дорогой товарищ, ты всегда будешь в заднице.
— Это точно. Что тут поделаешь? Но вернемся к Росер…
— Ее я отыскал без проблем, как только вспомнил имя твоей подруги, той медсестры. Со всеми этими приключениями оно вылетело у меня из головы. Какое-то время Росер находилась здесь, в этом самом лагере, и покинула его благодаря Элизабет Эйденбенц. Она живет в Перпиньяне, в семье, которая ее приняла, работает портнихой и дает уроки музыки. У нее здоровый малыш, ему уже месяц, и он настоящий красавчик.
Айтор занимался тем же, что и раньше, — торговал. Во время войны он доставал самое ценное: от сигарет и сахара до обуви и морфия, менял все это на что-нибудь другое, пусть даже самое пустяковое, но всегда с максимальной выгодой для себя. Попадались ему и настоящие сокровища вроде немецкого пистолета и американского перочинного ножа, которые в свое время произвели сильное впечатление на Росер. Он никогда с ними не расставался и до сих пор злился при воспоминании о том, как их у него отобрали. Баск сумел связаться со своими двоюродными братьями, эмигрировавшими в Венесуэлу несколько лет назад; те согласились принять Айтора у себя в стране и даже нашли ему работу. Благодаря своей неизменной ловкости ему удалось собрать денег на билет и визу.
— Я отплываю через неделю, Виктор. Надо как можно скорее уезжать из Европы: назревает еще одна мировая война, и она будет гораздо хуже первой. Как только прибуду в Венесуэлу, узнаю, какие надо выполнить формальности, чтобы ты смог приехать, и вышлю тебе билет.
— Я не могу оставить Росер и ребенка.
— Понятное дело, парень, разумеется, и они с тобой.
После встречи с Айтором Виктор несколько дней не произносил ни слова. Он чувствовал, что в очередной раз становится жертвой обстоятельств, бессловесным истуканом, который не в состоянии контролировать свою судьбу. Много долгих часов он провел, сидя на берегу и размышляя о том, что он несет ответственность за всех больных в лагере, и в результате пришел к выводу, что в его жизни настал момент, когда прежде всего он должен думать о Росер и ее малыше, поскольку отныне они и есть его судьба. Первого апреля Франко в качестве Верховного главнокомандующего Испании — это высокое звание он носил с декабря 1936 года — объявил, что война, длившаяся 988 дней, окончена. Франция к Великобритания признали его правительство. Родина была утрачена, и не оставалось никакой надежды ее вернуть.
Виктор вымылся в море, за неимением мыла растираясь песком, затем попросил одного из товарищей подстричь ему волосы, тщательно побрился и выписал пропуск, чтобы сходить за ящиком с инструментами, которые ему еженедельно предоставлял расположенный в окрестностях лагеря госпиталь. Поначалу его всегда сопровождал охранник, но через несколько месяцев хождения туда и обратно Виктора стали отпускать в госпиталь одного. Он вышел из лагеря без проблем и просто больше туда не вернулся. Айтор оставил своему другу немного денег, и тот потратил их на достойную еду, какой не пробовал с января, на серый костюм, две рубашки и шляпу, все ношеное, но в хорошем состоянии, и на пару новых ботинок. Мать всегда говорила: встречают по одежке. На дороге его подобрал водитель грузовика, который и довез Виктора до Перпиньяна; он высадил его у дверей конторы Красного Креста, где Виктор рассчитывал узнать что-нибудь о своей подруге.
