Она подошла к столу и стала приводить в порядок посуду, которую принесла, и девушка вышла. Маркус напрасно старался уловить ее взгляд – лицо было закрытым и непроницаемым, словно каменное. Она не подняла ресниц и прошла мимо него вниз по лестнице.
Луиза последовала за ней, как бы притягиваемая магнитом, и остановилась на балконе.
– Не гневайтесь! – сказала она вниз тихо и умоляюще.
Девушка, проходившая под балконом, молча продолжала свой путь ни словом, ни жестом не давая понять, что она слышала ее слова.
– Не трудитесь, милая Луиза, – громко и язвительно произнес помещик, тоже вышедший на балкон. – Ваша детская просьба не загладит оскорблений! Невинные должны страдать вместе с виноватыми, такова женская логика! – с горечью прибавил он. – Но это вне закона, и я думаю, что каждое слово в защиту такого обвинения на самом деле оскорбление.
– Иди, Луиза, и не делай больше глупых выходок, – приказала г-жа Грибель коротко и сухо из-за стола. – Пусть идет, она же „особенная“! Может, еще надо как в суде слова на золотых весах взвешивать, однако и слепой увидит, что история с дукатом подозрительна… Г-дин Маркус, она – служанка, такая же, как и другие, и если умеет так держаться, вы не должны вести себя с ней так, как будто она сама – племянница судьи. Так вы только портите людей, и после этого нет никакого терпения с другими слугами.
С этими словами она подошла ближе к балконной двери, вытирая и начищая до блеска стакан, чтобы налить в него смесь малинового варенья и сельтерской.
– Только и в самом деле хотела бы я знать, откуда барышня на мызе взяла эту девушку? Мне все же кажется, что она сбежала из цыганского общества. Она обучена всевозможным искусствам, это видно по перевязке, она говорит так необычно и странно, и, – вы только посмотрите, как она идет к лесу! Платок упал у нее с головы, и она даже не замечает этого – правильно! Там он и остался лежать у дороги! Ну да, настоящая легкомысленная цыганская кровь!… И разве у нее не блестящие, густые волосы – они так и сверкают на солнце! Да, стройные, худые и гибкие, как ящерица, люди этой национальности – старые ведьмы крадут у женщин деньги из кармана, а молодые – сердца у мужчин. Будьте готовы, господин Маркус, история с дукатом еще не закончена – мы увидим еще что-нибудь!
– Давайте подождем и посмотрим, – оборвал он ее речь коротко и резко, и схватил со стола книги, которые принесла девушка.
– Ну, да, что же еще нам остается – много терпения нам не нужно, – сухо сказала она, глядя ему вслед, качая головой, когда он с книгами спустился в сад по ступеням лестницы и пошел к усадьбе, оставив ее стоять одну со всеми принесенными лакомствами в беседке.
Позже, однако, она и в самом деле рассердилась, потому что помещик ушел прямо с верхнего этажа в лес, как сказали горничные.
И г-дин Грибель усмехнулся – он только что уселся в ожидании ужина под грушевым деревом во дворе и уютно вертел большими пальцами рук, когда она появилась перед ним и торопливо сказала:
– Добрый человек думает, вероятно, что Грибель специально для него существует на этом свете? Ну, на здоровье! Я в такую жару и зной приготовила ему кофе, побежала в подвал за сельтерской, изорвала совсем еще хорошую простыню, которую сама пряла, но что раздражает больше всего, что по всем ящикам и шкафам искала арнику – и все, как для вашей кошки! Пусть он только вернется!
„Неужели эта загадочная девушка – цыганка, выросшая среди дикой кочевой жизни?“ – думал Маркус.
Он ухватился за смелую гипотезу, высказанную госпожой Грибель, и со вчерашнего дня ломал над ней голову. Представляя себе манеры и разговор девушки, он не мог согласиться с этим и улыбался, вспоминая, что Грибель карие глаза девушки назвала черными, огненными. Да и нежный цвет лица никак не мог быть у девушки, с детства ведущей кочевую жизнь.
Нет, она не была диким цветком и все же, не смотря ни на что, у Маркуса возникли темные подозрения.
Не были ли загадочные посетители лесного домика членами того общества, из которого она бежала?! Не выследили ли они ее и теперь представляли на нее свои права, а лесничий, „золотой человек“, тайно принимает их в своем доме. Он хочет успокоить их и потом выручить девушку из их компании…
Это было невероятно, но вчера вечером он опять видел ее в домике лесничего, куда его тянула неопределимая сила.
После долгого скитания по лесу он против воли очутился на старой дороге и забрался даже на скамью, находившуюся под окнами, завешенными синими занавесками. Из этих окон исходил какой-то магический бледно-голубоватый свет, имевший на него такое же притягательное действие, как и на рой мошек и комаров.
В лесу царила мертвая тишина, а угол отодвинувшейся занавески позволял видеть часть таинственной комнаты.
Маркус увидел девушку, сидевшую в кресле, облокотившись головой о спинку, но кто сидел рядом с нею и что-то говорил ей, не переставая, рассмотреть никак не удавалось! Но лицо девушки, как ни густ был полумрак, можно было разглядеть: оно было бледное и отражало сильное страдание, а глаза были красные и с грустью смотрели на говорившего.
Издалека послышался топот лошадиных копыт, и девушка встала, прислушиваясь. Маркуса это тоже обеспокоило, пора было прекратить подсматривание. Он отошел в чащу и когда показался всадник, спрыгнувший с лошади у крыльца домика, помещик внимательно посмотрел на него. По казакину, увешанному серебряными талерами, и по широкополой шляпе, покрывавшей голову всадника, нетрудно было угадать в нем начальника цыганского табора…
Дверь красного домика отворилась, лесничий вышел на крыльцо и шепотом приветствовал прибывшего.
Загадка может быть, тут же разрешилась, если бы Дакс не помешал этому. Выскочив из дома, он с громким лаем стал кружиться вокруг лошади: лесничий отбросил собаку с дороги как раз к тому месту, где за кустами стоял Маркус. Животное, учуяв чужого, залаяло на него, и помещик вышел из кустов и, не обращая внимания на лесничего, спокойно пошел по направлению к усадьбе.
Немного спустя, он снова вернулся к лесному домику, но конь и всадник исчезли, как ночной призрак.
Из угловых окон еще лился голубоватый свет, мерцавший в лесу, но кресло, на котором сидела девушка, было пусто, а из темного угла не было слышно ни звука. Все таинственное исчезло, и только лесничий сидел за столом, склонившись над книгой.
Вскоре, к фантастической сети, из которой Маркус, не смотря на здравый смысл, никак не мог выпутаться, прибавилась еще нити извне.
Еврей, торговец лошадьми, приехавший в усадьбу из Тильрода, рассказал, что неподалеку прошел цыганский табор, скандаливший из-за того, что ему не позволили расположиться на ночь. По словам барышника, это были приличные люди, а лошадей они вели с собой таких чистокровных, что было ясно, что они были украдены в венгерских степях…
