Она помнит мое имя! Имя, которым меня никто не называл столько долгих лет! Кажется, я схожу с ума от счастья. Для нее я готов на все, я горы сверну ради нее…
— Кэролайн, я люблю тебя.
Что? Неужели я произнес это вслух? От страха я замираю. Она падает со скамьи и, скверно ругаясь, приземляется на шляпку — ту самую, в которой несла наживку для Уилла.
— Какого чёрта вы это делаете, Конгриванс?
Я хочу помочь и протягиваю ей руку. Она с ненавистью отталкивает ее и, путаясь в юбках, с трудом поднимается на ноги.
— Проклятие, я могла сломать шею. Вы что, сумасшедший? Какого дьявола вы подкрались ко мне? Нигде мне нет покоя от этих идиотов и развратников! Только и знают, что пялиться на мою грудь!
— Мадам, я…
— Не смейте отрицать! Я знаю, кто вы на самом деле, Конгриванс.
Она замолкает на мгновение, чтобы перевести дух.
— Вы… знаете?
Я теряю дар речи. Никогда прежде я не чувствовал себя таким растерянным. Она топает ногой:
— Что вы уставились на меня? Какие игры вы затеяли со мной?
— Я?
— Со мной так нельзя. Вы думаете, у меня сердце каменное? Вы волочитесь за каждой юбкой, а я совсем одна, все друзья отвернулись от меня и…
— А вы, значит, невинны, как агнец? Да вы и Линсли…
— Какой же вы болван, Конгриванс!
И бросается на меня. Мне становится не по себе — ее нельзя назвать хрупкой женщиной. В то же время я понимаю, что это почти признание в любви. Пусть весьма необычное. Она хватает меня как в тиски, мы теряем равновесие и падаем на скамью. Она оказывается сверху меня.
— Теперь говорите вы! — требует она.
У меня перехватило дыхание. Я лежу с открытым ртом, словно рыба, оказавшаяся на суше.
— Послушайте, — шипит она, — я равнодушна к Линсли. Мне нет до него никакого дела. Я сделала то, на что у вас духу не хватило. А вы в это время напились до безобразия.
— Что вы хотите этим сказать?
— Этим я хочу сказать, что вы — круглый дурак. Я говорила с ним о Фанни и Уилле.
Кажется, можно вздохнуть с облегчением, хотя в моем положении сделать это не представляется возможным. И все же мне повезло — в ее глазах я всего лишь жалкий похотливый трус. Слава Богу, она не знает о моих бесчестных планах. Однако сейчас меня это мало волнует. Она лежит на мне, и ее глаза пылко горят. Не от желания, разумеется, а от гнева. Но на это я с радостью закрываю глаза. Мое беспомощное положение не может не радовать меня.
Я начинаю стонать.
— Сейчас же прекратите!
— Кэролайн, кажется, я ушибся, когда падал.
— Чепуха, с вами все в порядке. — В ее голосе слышатся тревожные нотки. — Сейчас я поднимусь.
— Не надо. Лично меня все устраивает. Я готов лежать здесь с вами целую вечность.
— Без еды я вряд ли смогу, — хмурится она.
— Мадам, я пытаюсь объясниться вам в своих чувствах, а вы в это время думаете о том, как бы не похудеть.
— Кто же еще подумает об этом, как не я? Боюсь, что вы, Конгриванс, на самом деле доведете меня до изнеможения.
Как замечательно двусмысленно звучат ее слова! Я безумно люблю ее…
Нет, не то. Я безумно хочу ее.
— Что ж, я на это способен. Но поскольку я не в силах пошевелиться, может, вы поцелуете меня?
— Может, вы попросите об этом как следует?
— Поцелуйте меня, моя скромница. Если вы, конечно, не возражаете.
— Может быть, и не возражаю.
Ее взгляд мечтателен и нежен. И вот я уже не вижу ее глаз. Я вообще ничего не вижу. Я вдыхаю тонкий аромат, чувствую тепло ее чудного тела, его роскошные округлые формы.
— Сейчас же уберите руки с моих бедер, Конгриванс.
Я открываю глаза.
— Скажите, что любите меня!
Она внимательно смотрит на меня.
— С какой стати?
— Проклятие, Кэролайн, идем скорее в кровать…
В мгновение ока она оказывается на земле. Приподняв подол платья, она ставит свою ногу, обутую в элегантные туфли, на ту часть меня, куда дамы, как правило, не ставят свои ноги.
— Кажется, вы несколько забылись, сэр. Мы вернемся в дом с разных сторон. — Она нагибается и поднимает с земли свою смятую шляпку. — Черт, Конгриванс, вы наступили на нее. Видите след от вашего башмака?
— Извините, я не заметил.
Встаю на ноги и стряхиваю мох.
— Не важно. Отдам Мэри, когда Бартон бросит ее.
Леди Кэролайн Элмхерст
Коварный соблазнитель! Позвал меня в кровать! Белым днем, на дворе! Представляю, как Мэри открывает комнату и входит с кипой белья. Конечно, мы могли бы придвинуть к двери что-нибудь из мебели. Ничего не имею против небольшой перестановки мебели, перед тем как… Ничто так не возбуждает. Уверена, Конгриванс пошутил бы на этот счет, выдал бы какую-нибудь остроту. Я вижу его улыбку…
Но я отказала ему. Наверное, я сошла с ума. Разве мне не хотелось этого с момента нашей встречи? Он признался в любви. Что же помешало мне ответить ему? Например, так: «Сэр, я неравнодушна к вам». Или: «Мистер Конгриванс, вы не могли не заметить моей заинтересованности в вас». Или: «Мой румянец подскажет вам, как высоко я вас ценю». Или: «Ник, я так люблю тебя, что умру, если мы сейчас же не отправимся в кровать».
Признаться в любви легко, когда он так близко, что голова идет кругом, когда думаешь лишь о его прикосновении. Нет, так просто я не сдамся!
Я не ухожу. Не торопясь стряхиваю мох с платья. Он стоит рядом и глаз с меня не сводит. Даже на расстоянии я чувствую его возбуждение. Это хороший знак.
Как же мне поступить? Передумать и упасть в его объятия? Ни в коем случае я не сделаю этого. Исключено. Не хочу казаться простушкой, сгорающей от любви. В конце концов, я не Мэри, а вполне благоразумная женщина. Я дождусь момента, когда Николас Конгриванс объявит о своих намерениях. Только тогда я готова забыть о своей чести… или о том, что от нее осталось.
Генеральная репетиция оказывается настоящим кошмаром. Мистер Линсли наклоняется над столом, где он хранит свой реквизит, и страшно ругается. Все в беспорядке, а кое-что исчезло. Тем временем Пак приносит с кухни большую морковь. Она заменит ему цветок, сок которого, попав в глаза, внушает страсть. Жаль, что некоторые из актеров отпускают неприличные шутки по поводу этой моркови. Даже Оттеруэл посмеивается, цитируя что-то из лексикона пастухов. Надо думать, эти слова заимствованы из какой-нибудь пьесы Шекспира. Очень скоро Уилл и Джеймс, проголодавшись, съедают морковь и берут ананас.
Вскоре они съедают и ананас, уговорив одного из слуг разрезать его. Леди Оттеруэл, наверное, хотела съесть его сама, потому громко ворчит. Царица эльфов так отчаянно жестикулирует, что теряет свое крыло.
