Как ни странно, после исчезновения Бруно Кезае стало лучше. Она опять легко чувствовала себя среди других слуг, а так как те боялись говорить обо всех этих странностях с ребенком в яслях, о Бруно никогда не вспоминали.
Я узнала еще одну причину происшедшей в Кезае перемены.
Ее послали взбивать масло на маслобойне, а она пришла ко мне. Я удивилась, увидев ее в такой ранний час. Кезая объяснила:
— Я вдруг подумала, госпожа, что должна с тобой поговорить.
— О чем? — спросила я.
Она улыбнулась и тихо сказала:
— У меня будет ребенок, госпожа.
— Нет, Кезая!
— Это так, госпожа. Я знаю об этом уже почти месяц, и у меня сейчас такое ощущение счастья, какое приходит только с таким событием. О, я каждый раз так себя чувствую.
— Это не правильно. Ты не должна ощущать себя счастливой. У тебя нет мужа. Какое ты имеешь право родить ребенка?
— Право, которое дается каждой женщине госпожа. Я не могу дождаться, когда буду держать на руках мое дитя. Я всегда хотела иметь ребенка. Но внутри меня какой-то голос всегда говорил: «Нет, ты не можешь родить незаконнорожденного, Кезая. Ты должна идти к бабушке».
— Ты должна думать об этом, прежде чем…
— Наступит день, и ты поймешь. Об этом не думают заранее. Думают потом. Три раза я ходила в лес к бабушке. И дважды она делала то, что просили, но чего не хотела я. Но в самый первый раз… — Лицо Кезаи сморщилось. Она пыталась убедить себя, что у нее и Амброуза никогда не было ребенка. — На этот раз, — быстро заговорила она, — я не пойду к ней. Я хочу это дитя. Наверное, это мой последний шанс иметь ребенка. Ведь я уже немолодая. А малышка даст мне то, чего я никогда не имела раньше.
— Кто отец этого ребенка?
— О, я в этом не сомневаюсь, госпожа. Это был он. Так должно было быть. Даже тени сомнения нет. Эта малышка принадлежит Ролфу Уиверу.
— Кезая! Этот человек! Этот… преступник!
— Нет, госпожа, это монах был убийцей. Мой Ролф… он был жертвой.
Я пришла в ужас. Я смотрела на увеличившийся живот Кезаи. Семя этого человека! Это было ужасно.
Я сказала:
— Нет, Кезая. В этом случае у тебя есть оправдание. Ты должна пойти к бабушке. Кезая возразила:
— Успокойтесь, госпожа. Неужели ты убила бы мое дитя? Я хочу этого ребенка так, как никогда не хотела раньше… я горевала по всем им. Когда я увидела того мальчика, мое сердце потянулось к нему, но он с презрением отверг меня. Но когда я узнала, что во мне есть семя, я успокоилась. У меня будет ребенок.
Кезая была в какой-то странной экзальтации и ничего не хотела слушать.
Я не могла забыть того человека, с его низким лбом, я не могла выбросить из памяти то, что он сделал с Кезаей и с нашими жизнями.
Я думала, что с ним покончено навсегда, когда он, безжизненный, лежал на траве. И для меня было потрясением узнать, что он продолжает жить в теле Кезаи.
* * *
Мне очень недоставало Кейт. Жизнь стала скучной как никогда. Я все время чувствовала на себе внимательный взгляд Саймона. Я знала, он поставил целью заставить изменить меня свое решение.
Однажды матушка сказала мне:
— Ты становишься взрослой, Дамаск. Пришло время выходить замуж. Твоему отцу и мне будет приятно увидеть внуков. Теперь, когда Кейт устроена, настал твой черед.
Отец слишком хорошо меня знал, чтобы вновь говорить о браке, но хотел, чтобы у меня был защитник. Передо мной стоял выбор — Руперт или Саймон. Я знала, что ни против кого возражений не будет, хотя, конечно, родители предпочитали Руперта, который был нашим родственником. Никто их них не мог предложить мне больших богатств. Руперт умел обращаться с землей; у Саймона появилась репутация преуспевающего юриста. И оба они выгадали бы от моего приданого. Может, поэтому я и колебалась. Я хотела, чтобы меня выбрали ради меня самой, как выбрали Кейт.
— Не такая уж я взрослая, — заметила я матушке.
— Я встретила твоего отца, когда мне было шестнадцать лет, — возразила она. — Я тогда еще занималась с учителями. Но я никогда не пожалела о том, что мы сыграли свадьбу.
— Но ты же вышла замуж за отца.
— Ты боготворишь его, — произнесла она, срезая розу. О чем бы матушка ни говорила, я всегда чувствовала, что более половины своего внимания она уделяла цветам, за которыми ухаживала.
* * *
Кейт приехала навестить нас. Как всегда, шумная и веселая. Замужняя жизнь устраивала ее. Обожающий ее Ремус не мог на нее насмотреться. Я заметила, что супружество сделало Кейт еще более привлекательной. Во-первых, она была роскошно одета: платье из дамасской ткани, верхняя юбка из бархата, на ногах бархатные туфли с гранатовыми пряжками, на шее сверкали новые драгоценности.
Кейт приняли при дворе. Она видела короля. Монарх был великолепен огромный, царственный, внушающий ужас. Он изъявлял свои желания, и все мгновенно повиновались ему. Он славился невыносимым характером и вспышками гнева, особенно когда болела нога. Его одежда была усыпана драгоценностями. Каждый квадратный дюйм его тела был царственно великолепен. Король улыбнулся Кейт и похлопал ее по руке. Фактически, если бы он не был совершенно опьянен этой молодой и легкомысленной племянницей лорда Норфолка, кто знает, что могло бы случиться? Кейт немного жалела об упущенных ею возможностях. Но каждый понимал, насколько рискованно привлечь пристальное внимание короля. Поэтому лучше всего и значительно спокойнее, если тебе просто улыбнутся и потреплют по руке.
Ее распирала радость от того, что она принесла удивительные новости.
Королю ужасно не понравилась Анна Клевская. И поговаривали, что Кромвель может лишиться головы за организацию этого брака. Шептались, что герцогиня тоже не в восторге от короля и что в брачную ночь так ничего и не было.
Монарх был в ярости от того, что Ганс Гольбейн написал красивый портрет некрасивой женщины, которая не пришлась ему по душе. При дворе появилась некая Кэтрин Говард, смотревшая на короля глазами, полными благоговения: «О, Ваше Величество, неужели вы действительно посмотрели в мою сторону?» — и обещания всевозможных любовных утех. У нее был застенчивый взгляд, чего нельзя было сказать о ее манерах. Сплетничали, что герцог Норфолк доволен, несмотря на то, что одна из его племянниц, Анна Болейн, попала в беду вскоре после того, как была коронована.
Король стал старше, его постоянно мучили боли в ноге, и так как Кэтрин была молода и уступчива, то казалось возможным, что ей удастся удержать внимание короля. А если, кто знает, она еще принесет ему сына, то монарх будет просто счастлив. Хотя это не имело такого важного значения, поскольку в королевской детской уже жил принц Эдуард.
