Быть на часах у бариновой винтушки считалось особой честью, да было и выгодно. Избранные для этого Змглодом считались «верными слугами», а жалованье получали полуторное.
Подняться в дом по винтушке запросто мог только Масеич, делавший это два и три раза в день, приходя из своего дома на службу. Здесь путь был много короче, чем по большой парадной лестнице и коридором.
Кроме Масеича имел здесь доступ один Змглод.
Все остальные допускались, предварительно передав тихонько часовому рунту «проходное слово».
«Слово» это, или пароль, было, смотря по времени года и месяца, название города или имя, то женское, то мужское.
Впрочем, лиц, которым Аникита Ильич оказывал такое доверие, что давал «проходное слово», было крайне мало… Для всех всегда был доступ по большой лестнице.
Винтушка была собственно нужна только ночью и ради одного того, что было соблазном людским. У двери под террасой видали только женские фигуры…
Часов в одиннадцать Басанов услыхал шаги на винтушке, особые, странные, и глухие и звонкие. Чугунная, но сквозная легкая и тонкая лесенка, отлитая голландцем-мастером на заводах Высоксы, звучала как-то особенно под шагами, будто жалобно пела… Металлический звук замкнутой в четырех каменных стенах без отверстий, как в колодце, винтушки несся наверх… И первые шаги внизу уже были ясно слышны в том углу, где стояли козлы с бревном для пиления…
Через несколько мгновений в коридорчике появилась женская фигура с головой, укутанной в платок… Аникита Ильич молча взял ее за руку и, проведя через спальню в кабинет, усадил на диван и сел около нее.
— Ну, раскутывайся… — мягко и улыбаясь, сказал он.
Вошедшая молча развязала и сняла платок.
Это была златоволосая Алла, но если бы не ее червонная головка, то и узнать бы ее было трудно… Она не была матовобела, как всегда, а мертво и синевато-бледна с глазами, дико устремленными на старика-барина, со ртом, испуганным и некрасиво разинутым, а руки, державшие платок, слегка подергивало…
— Полно, полно… Что ты это? Бог с тобой! — заговорил Аникита Ильич усмехаясь…
И он начал объяснять смертельно перепуганной гостье, что худого ничего не будет, что ее ждет только хорошее, а может, и великое счастье сделаться барыней Басановой в Высоксе. Долго и красноречиво говорил старик, успокаивая девушку, но простоватая Аллинька сидела по-прежнему истуканом или как пришибленная. Она силилась, но окончательно не могла произнести ни слова…
— Ответь мне хоть одно словечко, — несколько раз сказал Аникита Ильич.
Наконец, он потянулся, взял ее за обе руки и хотел приподнять с дивана, привлечь к себе на колени… В то же мгновение ему послышалось что-то в спальне… Кроме Масеича и обер-рунта, никто, конечно, не мог явиться. Он быстро встал и досадливо крикнул:
— Что там? Кто?..
— Я-с! — раздался голос Змглода.
Аллинька порывом схватила себя за голову и начала тихо плакать… Она будто проснулась вдруг от голоса любимого человека.
— Чего ты? — крикнул Аникита Ильич с гневом. — Какого черта там еще случилось?
Он вышел в спальню и собрался разругать обер-рунта за его появление…
— Мог до утра, леший, обождать! — начал он. — Потоп что ли начинается?
— Алексей Аникитич скончался! — ответил Змглод.
Басанов оторопел, потом перекрестился и проговорил:
— Вот оно как! Царство небесное…
И в эту минуту — как часто бывает в жизни людской — Басанов не знал, что он сам на волосок от смерти.
Переступи только Змглод порог кабинета!.. А глупенькая Алла это будто чуяла…
Отпустив Змглода, Аникита Ильич обратился к молодой девушке и выговорил с оттенком досады:
— Делать нечего, моя радость, ступай домой. Не до этого… Вишь как потрафилось… Давно помирал мой Алексей, а вот нашел же время… Совсем неожиданно… Теперь раньше трех ден не свидимся.
— Он там?.. Увидит! — шепотом отозвалась Алла, и это были ее первые слова.
— Кто?
— Змглод. На винтушке увидит.
— Никогда. Он ушел… Ну, собирайся…
Через несколько мгновений Алла, тщательно укутанная платком, радостная и счастливая, спускалась по винтовой лестнице, а минут через пять, обежав угол дома, была уже у себя… Аникита Ильич сам отпер двери в гостиную, приемную и коридор. Найдя здесь дежурного рунта, он приказал позвать «дюжинного».
— Поднять всех! — приказал он ему. — Алексей Аникитич скончался. Послать за священниками… Чтобы все, кто есть в доме, во двору, коллежские[13] все и мои канцелярские… всем быть в сборе.
И через полчаса всё, только что уснувшее, снова поднялось на ноги, палаты ожили, всюду засветились огни.
Через час большой зал был переполнен ожидающими…
Басанов, а за ним Сусанна и Дарьюшка, явились из комнат правого флигеля…
Аникита Ильич, отойдя немного от дверей, остановился и выговорил громко:
— Волею Божией болярин Алексей Басанов, сын мой, преставился… Пойдем, помолимся… Ближние, входите в опочивальню, остальные, по старшинству, оставайтесь в прихожей и в портретной.
Басанов вышел в те же двери, сопровождаемый дочерью и племянницей. За ними прежде всех двинулось духовенство, затем приживальщики, а затем густая толпа главных заводских лиц и вся дворня… Когда первые стали невдалеке от кровати покойника, а за ними Никаевы, Ильевы и другие, сплошная толпа наполнила три комнаты вплоть до зала, где народ все прибывал.
Началась панихида…
И почти все, молясь и крестясь, вглядывались в молодое и красивое лицо покойника, а также в лицо старою барина и мысленно говорили:
«Роду господ Басман-Басановых — конец! А кто будет супругом барышни? Чьи мы будем?..» И многие будто невольно косились на юного князя Давыда Никаева.
Прошел месяц после смерти и похорон, пышных и торжественных, «последнего» Басман-Басанова.
В барском доме стало несколько тише обыкновенного. Исчезновение молодого барина не могло быть заметно, так как все население заводов уже давно не видало больного, лежавшего в постели. Оплакивать горько и печалиться было, собственно, некому, так как Аникита Ильич слишком жалел Высоксу без наследника, чтобы жалеть самого покойника. Сусанна ежедневно поминала своего Алешу в разговорах с Угрюмовой, но все-таки чувствовала известного рода облегчение, что молодой человек унес с собой тайну, разоблачение которой могло повлиять на все ее существование.
Если в доме казалось тише, то причина этому была не смерть молодого Басанова, а нечто совершенно иное… Причиной было недовольство и пасмурное настроение духа нескольких лиц, главных или видных, сообщавшееся и другим второстепенным сожителям.
