В одном из углов комнаты, которую получила недавно Олли, висела картина, подаренная ей ко дню рождения: старик в белом одеянии с красным крестом крестоносца. Под этой картиной стоял аналой с распятием и Евангелием. Здесь все сестры исповедовались, это была их домашняя церковь, и Мэри не могла видеть головы старца, не вспомнив обо всех грехах, в которых она каялась под пристальным взглядом с темной картины. Но о самом главном она молчала и на исповеди, и перед иконами…
То, что случилось между ней и этим случайно встреченным парнем с необыкновенными темными глазами, преобразило ее. В ее теле и душе словно бы отворилась некая дверь, через которую мигом вылетели все до единого бесы, терзавшие, изнурявшие и воистину бесившие ее. Она сразу стала спокойнее, а значит, вела себя куда приличней, чем раньше. Опасливые взгляды молодых офицеров она теперь встречала хоть и игривыми, но совсем не такими манящими, как прежде, взорами. И она научилась оглядывать их лосины не откровенно и жадно, как раньше, а исподтишка, незаметно для окружающих. Теперь она знала, что там спрятано, и это знание весьма ее развлекало. Теперь она поняла, на что была похожа украденная трубка! Нагие чресла Грини, которые доставили ей боль и наслаждение, немедля представали в ее воображении, однако эта картина вызывала не яростное желание, а приятное томление. Первый опыт любострастия произвел на нее слишком сильное, потрясающе сильное впечатление, и повторения его она пока не жаждала. Воспоминания были еще слишком живы… Сейчас она испытывала невероятное чувство превосходства над всеми окружающими. Над мужчинами, которые, конечно, не замедлили бы начать искушать ее на тайный грех, когда б узнали, что она более не девица, а значит, не они будут виновниками разрушения ее невинности, а смогут только получать от нее удовольствие; над женщинами, которые и не подозревают, что и она теперь причастна к их тайнам, к их альковным тайнам; ну и, само собой, над девицами, которые еще ровно ничего не знают о жизни и до смерти боятся того, от чего можно получить такое несказанное наслаждение. Права, трижды права была та героиня стихов Баркова! Мэри очень хотелось перечесть их, но она помнила старинную премудрость: повадился кувшин по воду ходить – там ему и голову сложить. Даже думать не стоит о том, чтобы залезть в кабинет отца! То, что сошло с рук один раз, может не сойти в другой. То же – и о новой попытке выбраться самовольно из дворца… можно было только диву даваться, до чего легко ей все это удалось! Никто даже не заподозрил ничего! Ее словно бы шапкой-невидимкой накрыло! И кровь на рубашку не попала… И она не забеременела. Она обожала детей и с удовольствием представляла себя матерью, но только не от случайного встречного-поперечного же! Повторять рискованный опыт пока не хотелось. Ей нравилось думать, что она может сделать это в любой миг. Гриня, конечно, ждет ее, томится… ну и хорошо, пусть томится и мучается, это обычный удел мужчины. А удел женщины – мучить мужчин!
Впрочем, Мари Трубецкая не слишком долго мучила великого князя Александра. Очень скоро среди фрейлин прошел слушок, что она отдалась цесаревичу. Мэри впитывала эти слухи жадно, как сухая губка – воду. Ей хотелось знать, как относятся все эти стыдливые девственницы к откровенному грехопадению одной из них.
И что же? Хоть бы одну нотку осуждения услышать! Как будто ничего особенного не произошло! А порой во фрейлинских голосах звучала откровенная зависть.
Ну что ж, Мэри теперь на своем опыте убедилась, что добродетель – понятие относительное. Все дело в том, кому, какому мужчине под ноги она брошена. Мари Трубецкую не осуждают потому, что ее добродетель досталась великому князю и наследнику престола. Но если бы стало известно, что великая княжна отдала свою невинность какому-то штукатуру…
Мэри начинала давиться нервическим смехом при одной мысли о том, какой разразился бы скандал.
А впрочем, нет. Никакого скандала не было бы. Она слишком хорошо знает своих родителей. Упасть в грязь лицом – для них самое страшное. Матушка, здоровье которой расстроено частыми беременностями и родами, порой еле держится на ногах, но если того требуют ее светские обязанности, она принимает участие и в богослужениях, и в балах, и в военных маневрах, пусть даже теряет там сознание и ее уносят полумертвой. Отец… ну, он человек железный, не знает устали. Например, во время маневров он может беспрерывно оставаться восемь часов подряд в седле без того, чтобы хоть закусить чем-нибудь. В тот же день вечером он может появиться на балу совершенно свежим, в то время как его свита валится с ног от усталости. Возможно, наедине родители устроили бы Мэри страшный скандал… но так, чтобы даже и отзвука не вырвалось из кабинета. А потом постарались бы поскорей выдать ее замуж.
За кого?
За человека, которого придется обмануть и ей, и ее родителям.
«А может, и не придется врать, может, он ничего и не заметит!» – думала Мэри наивно и гнала от себя тревогу, которая иногда все же подступала к ней.
Нет, а правда, за кого она выйдет замуж?
Этот вопрос очень волновал Мэри. Выйти замуж… постоянно ложиться в постель с каким-то человеком, который будет доставлять ей то же удовольствие, какое доставил Гриня, но только это не будет воровское удовольствие, позорное, которое надо скрывать…
Мэри словно бы заглянула внутрь себя, не столько в душу, сколько в тело. Да, сейчас она спокойна, но кто может обещать, что прежнее томление не вернется и опять не заставит ее лезть на стенки от телесной жажды? Нужен мужчина, постоянный, свой мужчина, которого она может вовлекать во грех тогда, когда захочет… ах нет, с мужем это не грех, это супружеские обязанности!
Она прекрасно знала всех европейских принцев, которые достигли брачного возраста, но еще не связали себя ни с кем обязательствами и рады-радешеньки были бы составить партию русской великой княжне. Принц Гессенский, герцог Нассау, эрцгерцог Альберт Австрийский, Максимилиан Баварский, эрцгерцог Стефан Австрийский, Фридрих-Вильгельм Гессен-Кассельский, Карл Вюртембергский… Этот список можно продолжить.
Мэри зябко обхватила плечи руками. Ей не хотелось ни за кого из этих иноземцев!
Ах, если бы уговорить папа́ выдать ее за русского красивого, родовитого и богатого жениха! Конечно, рядом с ней любой богач знатного рода покажется нищим и незнатным, будь он хоть Рюриковичем, как злосчастный Барятинский, или столь же несметно богат, как Григорий Строганов, сын графа Александра Григорьевича… Мэри знает его с детства, когда-то они вместе играли в Петергофе, но Григорий еще совсем мальчишка. И хотя он, конечно, влюблен в великую княжну – а кто в нее не влюблен?! – но разве можно всерьез думать о человеке, который младше тебя на пять лет?!
