Поскольку не было времени заказывать изысканное подвенечное платье, невеста была одета очень просто. Только поверх платья ее украшала прекрасная накидка из брюссельских кружев, достояние семьи Миеров на протяжении нескольких поколений.
Сверкающая алмазная диадема на голове Флоренчии тоже была фамильной драгоценностью рода Миеров.
Девушка была так прекрасна и так напоминала изображения святых, что, когда старый князь вел ее к алтарю, лорд подумал, что ей бы следовало стоять в одной из церковных ниш в сиянии свечей, горящих у ее подножия.
Служба была короткой, так как венчающиеся принадлежали к разным вероисповеданиям, но им с Флоренчией казалось, будто сам Бог благословляет их союз.
Вернувшись в Миер-парк, все выпили шампанского, и после легкого завтрака Флоренчия переоделась, чтобы отправиться в свадебное путешествие. Только Дженни и Антонио осыпали их лепестками роз.
— Именно так я и хотела выйти замуж! — сказала Флоренчия.
— Ты уверена? — спросил Инграм — Я боялся, что тебе будет недоставать подружек и толпы друзей.
— Все, чего я хотела, это быть наедине с тобою и Богом. А как ты угадал, что я люблю белые лилии больше всех других цветов?
— Ты сама похожа на белую лилию, — ответил лорд Миер, — или, как я подумал в церкви, — на святую. Мне следовало бы поклоняться тебе, вместо того чтобы на тебе жениться!
Флоренчия положила руку ему на колено.
— Я не очень святая, — застенчиво произнесла она.
— Я научу тебя, моя красавица, человеческой любви!
Флоренчия слегка вздохнула от счастья и прижалась к нему.
Лорд подумал, что нет на земле человека счастливее него.
Ночью, когда звезды сияли в незашторенные окна комнаты, Флоренчия, прикоснувшись щекой к щеке лорда Миера, прошептала:
— Ты… все еще любишь меня?
Он теснее привлек ее к себе, прежде чем ответил:
— Милая! Это я мог бы спросить тебя об этом!
— Ты знаешь, что я люблю тебя. Я не представляла себе… до сегодняшней ночи… что любовь может быть такой прекрасной, такой упоительной, такой дивной!
— Я хочу, чтобы ты всегда думала так, потому что я почувствовал это с первой нашей встречи. Флоренчия глубоко вздохнула:
— Если любовь так прекрасна… как может кто-нибудь жениться без любви?
— Об этом тебе никогда больше не нужно думать! Ты замужем за мной, и мы любим друг друга.
— Я знаю. И это ты спас меня, ты развеял все ужасы, при мысли о которых… мне хотелось… умереть!
— А что ты чувствуешь теперь?
— Я хочу жить и любить тебя тысячу лет! Он засмеялся.
— Мы будем вместе целую вечность, мое сокровище. Никто и ничто никогда не сможет разъединить нас.
— Ты действительно веришь в это? Я думаю, так и должно быть. Когда я впервые встретила тебя, я знала, что ты тот, о ком грезила.
— А я знал, что именно тебя любил, когда восхищался мадоннами Рафаэля, хотя он писал свои картины почти четыреста лет назад.
Его губы были очень близко от ее губ, а его рука нежно ласкала шелковистую кожу.
— Ты не исчезнешь вдруг? Не вернешься обратно на полотно, оставив меня тосковать по тебе?
— Но я не картина!
Флоренчия произнесла это так, что лорд снова поцеловал ее, сначала очень бережно, как будто она представляла собой хрупкую драгоценность.
Потом, когда он почувствовал трепет ее тела, его поцелуй стал настойчивее.
Когда он оторвался от ее губ, Флоренчия сказала:
— Я и не знала, что любовь может быть такой непреодолимой, пылающей, словно огонь.
— Настоящая любовь похожа на все, что дарит нам природа, — на листья деревьев, на заснеженные пики гор, на безмерные глубины моря. А еще она — палящее солнце, огнем пронизывающее наши тела.
— Я чувствую это, когда ты целуешь меня, — прошептала Флоренчия. — Мне кажется, пламя сжигает меня без остатка. Я хочу стать частью тебя.
У лорда Миера перехватило дыхание.
Он опять целовал ее, целовал, пока пламя не запылало в них обоих.
Он чувствовал, как ее сердце бьется рядом с его сердцем, и знал, что она хочет его так же, как он хочет ее, и что ни один из них не совершенен без другого.
А потом любовь вознесла их к небу, а звезды все сияли вокруг них.
Эта женщина, которая всецело принадлежала ему, дарила ему и несказанную красоту, и веру. Она направляла и вдохновляла его, помогала тогда, когда он больше всего нуждался в помощи.
Это была любовь во всем ее величии, любовь вечная, как сама жизнь.
