Святой отец предусмотрительно взял с собой молитвенник и коротал время за чтением. Судья думал о письме, которое доверит Коломбану. Караш д’Отан согласился поставить на нем и свою подпись. Никто из них не был лично знаком с пастором Денэном, но тот слыл человеком открытым, честным, проповедующим терпимость, что вызывало ярость у мракобесов… Задуманное предприятие казалось Данверу довольно опасным, и он всерьез побаивался за Коломбана. Ему повсюду чудились бесчисленные препятствия, и он уговаривал сам себя не терять надежду.
Мимо них проезжали повозки, в которых виноградари везли чаны для будущего урожая; порой подходили ремесленники и предлагали свои товары и услуги. Но Данвера и Караш д’Отана больше всего интересовало, что путники видели по дороге в Миранж. И все как один говорили, что встречали солдат.
Ближе к вечеру иезуит отправился в город, чтобы узнать, какое решение принял суд в отношении Абеля и Жанны Бург. Что касается Жаспара, то на их счет он не питал никаких иллюзий. Его терзало страшное предчувствие поражения.
Караш д’Отан явился к Данверу на постоялый двор задолго до рассвета: Дени Мало предупредил, что приговоры велено приводить в исполнение безотлагательно. Не теряя ни минуты, они торопливо пошли через весь город к дубовой роще.
Иезуит глухим голосом рассказывал о том, что узнал от начальника тюрьмы. Суд без колебаний вынес обвинительный приговор. Его исполнение назначено на сегодня. Значит, для подачи апелляции уже нет времени. Сам Мало не уверен, что суд допустил ошибку… Он не хочет, чтобы старуха гнила у него в замке, а человек-волк сеял смуту, намекая на свои мнимые способности…
— Чудовищно, — пробормотал Жаспар.
Бенедикт Караш д’Отан положил руку ему на плечо.
— Нельзя падать духом… Это наш долг. Я знаю, что вы опасаетесь за судьбу Анны Дюмулен. Но вы должны верить в нее. Она так быстро не сдастся, а может быть, этого и вовсе не случится. К тому же вы сами знаете, что нельзя отправить на костер человека, который не признал себя виновным.
— Жанна и Абель тоже не признали себя виновными. Они верили в свои магические способности и заявили об этом в суде.
— Да. Но не все нужно говорить… Теперь уже слишком поздно. Мне остается лишь проводить их. Я хочу быть с ними до конца, чего бы это мне ни стоило, и соборовать их.
Густой ночной мрак, слившийся с влажной землей, не торопился уступать место рассвету.
Неожиданно предрассветную тишину нарушил скрип колес. Судья и священник прислушались: скрип становился громче по мере приближения повозки. Они обменялись коротким рукопожатием, чтобы подбодрить друг друга и дать молчаливый обет солидарности.
— Не волнуйтесь, — сказал иезуит, — я стану посреди дороги. Это единственный способ остановить кортеж. Я скажу, что получил специальный приказ, или придумаю еще что-нибудь. Главное — иметь решительный вид. Я поеду с этими несчастными. Больше, чем страдания и смерть приговоренных, пугает мысль, что их ждут вечные блуждания в аду. Отказ в соборовании — акт немыслимой жестокости. Фанатики боятся, что дьявол завладеет совершаемыми таинствами. Вы можете представить дьявола, который сам себя соборует?
Караш д’Отан сардонически рассмеялся. «Этот смех — вызов», — подумал Данвер, с завистью глядя на священника, который высоко над головой воздел свой крест, чтобы остановить приближающийся кортеж.
При виде креста и белой сутаны стражники натянули поводья, сдерживая лошадей. Иезуит что-то коротко сказал им и, не дожидаясь ответа, взобрался на повозку. Жанна Бург и Абель стояли на коленях, прикованные друг к другу. Жанну била крупная дрожь. Абель кричал, он больше не верил в свои силы. Страх вернул им способность здраво мыслить, а прояснившееся сознание окончательно сломило их.
Караш д’Отан раскрыл объятия и прижал приговоренных к своей груди. Кортеж тронулся под злобные крики стражников во главе с лейтенантом Пьером Шатэнем.
Покачиваясь на ухабах, повозка покатилась дальше. Три силуэта на ней слились в одно темное пятно, которое вскоре без следа растворилось в тумане.
Он решил вернуться в город. Чтобы ни с кем не встретиться, Жаспар пошел проселками. Ходьба не приносила успокоения. В округе, погруженной в сладкий предутренний сон, было тихо, но в голове у него звенело. In furore justisimae irae! In furore justisimae irae! — кричал кто-то ему в уши. Навязчивая мелодия начала всерьез раздражать Жаспара. Ее слова упорно вертелись на языке и постоянно меняли свой характер. Когда он пробирался по высокой траве вдоль пруда, в них чудилась скрытая угроза, у зарослей ежевики и россыпи булыжников они наполнялись воинственным духом. На открытом месте под ночным небом песня казалась чересчур заумной, по недосмотру заблудившейся среди лесов и полей. Жаспар Данвер жаждал тишины, на которую имел право. Но ночь не подчинялась ему, у нее были свои законы.
Горизонт слегка посветлел.
В сотне метров впереди посреди дороги стоял накрытый стол. Утренний туман смазывал его контуры, и он казался призрачным, ненастоящим. Жаспар замедлил шаг, увидев группу молчаливых людей. Когда он подошел ближе, один из них знаком указал ему на свободное место за столом. Судья повиновался. Сейчас он чувствовал себя полностью опустошенным. Тем не менее он заметил, что больше не слышит навязчивой мелодии, и почувствовал ни с чем не сравнимое облегчение.
Справа у дороги стояла какая-то ферма. Наверное, эти люди пришли оттуда. Человек, пригласивший Жаспара за стол, указал на широкую доску в центре стола с нарезанным хлебом и окороком, налил в стакан вина и протянул его судье. Вглядевшись в его лицо, крестьянин сказал, что для них эта ночь тоже выдалась тяжкой.
Лица людей, собравшихся за столом, выражали радость и долгожданный покой. Хозяин в нескольких словах рассказал, что только что у него появился сын. Они прогнали смерть. Всю ночь она бродила неподалеку, сволочь. Он предложил путнику выпить с ними за здоровье Абеля.
— Абеля? — переспросил Жаспар.
Кто-то пояснил, что это имя предложила повитуха. Остальные согласно закивали. Сейчас она спит вместе с матерью и новорожденным. За ночь они так измотали ее, что она свалилась с ног.
Светало. Жаспар пожелал крестьянам удачи и встал из-за стола.
До городских ворот он шел, постоянно поглядывая в небо, где вились огромные стаи диких птиц, и воздух, казалось, дрожал от трепета их крыльев. Утолив жажду ледяными ветрами рассвета, они, как по команде, направились к замку Миранжа и закружили над ним в бесконечном хороводе. Из бесчисленного множества цветов, в которые утренняя заря расцвечивала небо, рождалась белизна дня.
