— Может, я был слишком груб? — очень тихо заговорил он. — Я привык к деревенским девушкам и…
— Вовсе нет. Дело не в этом. — Она не могла найти в себе смелость посмотреть на него. — Я думаю, мне, вероятно, это нравилось, а я этого не хотела.
Эдвин поднял ее за подбородок и вынудил посмотреть ему в глаза. Они стояли так близко друг к другу, что Мэдселин чувствовала жар его тела. Странное томление всколыхнуло ее изнутри, и она, не удержавшись, протянула руку и дотронулась до Эдвина. «Наверное, во всем виновата эта колдовская ночь!»
— Нормандка наслаждается объятиями англичанина? — нежно поддразнил он. — Может, нам стоит еще раз проверить, чтобы убедиться, не ошиблись ли вы?
Мэдселин ощутила, как кровь бешено помчалась у нее по жилам, едва только Эдвин снова обнял ее за талию. Не дожидаясь, когда она станет возражать, он крепко прижал ее к себе.
Это был другой поцелуй — нежный и в то же время волнующий кровь, не такой, как раньше. Губы у него были мягкие, сладкие, они хранили вкус эля. Устоять против них было невозможно. Мэдселин внезапно обнаружила, что обнимает Эдвина. Она прильнула к нему всем телом, радуясь запретному вкусу страсти. «Но когда же его мягкий, нежный поцелуй превратился в страстный?»
Мэдселин очутилась в таких неистовых объятиях, что чувство самообладания полностью покинуло ее. Забывшись, Эдвин прижал ее спиной к камню, а сам принялся гладить ее истомленное негой тело. Она же в ответ на это прижималась к нему все крепче и крепче. Эдвин застонал, лаская горячими губами ее нежную кожу пониже уха.
— Пойдем в лес, Мэдселин, — произнес он, начиная поглаживать ее мягкие округлые бедра.
Эти слова взбудоражили ее.
— Нет, — прошептала она, отталкивая его. — Мы не можем. — «Как же я допустила такое?»
— Не можем? — простонал он. — Разве англичанин недостаточно хорош как любовник? — Горечь, прозвучавшая в его вопросе, словно рассекла воздух.
— Нет, — еле дыша, ответила она. — Дело не в этом.
— Тогда в чем же? — Эдвин выпрямился и отступил от нее на шаг.
— Я… я… это неправильно, — наконец выдавила она из себя, наблюдая, как меняется выражение его лица в свете факелов.
На какой-то миг на его лице отразилось смущение, и вдруг он накрыл обеими руками ее щеки.
— Ты невинна? — недоверчиво спросил он.
Мэдселин уязвило такое сомнение в ее добродетели. Она оттолкнула его.
— Разве в это так трудно поверить? — Отбросив волосы с лица, она тщетно попыталась привести себя в порядок, не обращая внимания на многозначительное молчание Эдвина.
— Сколько тебе лет? — наконец спросил он. В голосе его уже не было ни страсти, ни раздражения.
— Двадцать шесть. А что? — Она была смущена, и вопрос ее прозвучал резко.
Эдвин нежно взял ее руки в свои, не обращая внимания на попытки Мэдселин освободиться.
— Ты целуешься как женщина. — Повернув ее руки к себе, он поцеловал каждую ладошку посередине. — Мне трудно поверить, что твой жених не… — Он не закончил фразу.
— Ги — настоящий рыцарь, и он никогда даже не думал о подобном, — надменно произнесла она. «Но он никогда и не целовал меня так, как Эдвин, но лучше я не стану об этом задумываться». — Я уверена, что множество женщин сделали бы все, что он захотел. Но ему не пришло бы в голову опрокидывать свою жену в лесу.
— А-а! — сводящим с ума голосом ответил он и наклонился, чтобы поднять ее упавшую маску. — Значит, вы предпочитаете, чтобы ваш муж опрокидывал в лесу девок, а не вас?
Почему-то Мэдселин не могла представить себе, что она занимается тем же с Ги, не важно, в лесу или на супружеском ложе. Просто ей это казалось недопустимым.
— У нас совершенно неподобающий разговор. Вы отведете меня назад, в крепость?
Это прозвучало больше как команда, а не просьба, однако Эдвин воздержался от дальнейших слов. Он молча передал ей маску и пошел впереди нее к крепости.
Мэдселин посмотрела ему в спину и только потом пошла за ним. Его вопрос, вернее, ее собственная реакция на него слишком взволновала ее. «Всякий раз, когда Эдвин заводит разговор о Ги, я чувствую себя неловко, и это раздражает меня».
Запахнув плотнее плащ, она поспешила вслед за Эдвином.
Мэдселин поглядела на стоявшую перед ней миску с серой комковатой кашей и тяжело вздохнула. Бросив взгляд на белое, как сыворотка, лицо Эммы, она решительно положила ложку в миску и подошла к горничной. Они собрались позавтракать в комнате Мэдселин, поскольку зал до сих пор отмывали после праздничного пира. Воспользовавшись случаем, Мэдселин как бы ненароком поинтересовалась здоровьем пожилой женщины.
— Меня словно мул лягнул в голову, — мрачно пошутила Эмма и многозначительно приложила свои пухлые пальчики ко рту.
— А ты помнишь, что случилось? — рискнула спросить Мэдселин. Не было и речи о том, что Эмма может помнить или начисто забыла, но Мэдселин лучше было начать допрос с этого.
— Ну, разумеется, я помню, — дерзко ответила Эмма. — Быть под мухой еще не означает потерять разум.
— А что Ульф? — «Раньше или позже ей придется рассказать мне об этом», — подумала Мэдселин.
— Ульф? — Глубокая морщина пролегла по лбу Эммы. — Что вы хотите этим сказать?
— Ну… — нерешительно начала Мэдселин. — Кажется, ты… начала видеть его в ином свете.
— Да-а, — несколько настороженно допустила Эмма. — Это так.
Обеспокоившись довольно нерешительным ответом горничной, Мэдселин продолжала наступать:
— Значит, ты помнишь, как танцевала с ним? А я-то думала, что он просто саксонский верзила, олух?
— Да, мне так раньше казалось, — сварливо подтвердила Эмма.
— А что изменилось? — Вот это новость! В ожидании ответа Мэдселин не сводила с Эммы глаз.
Эмма пожала своими пухлыми округлыми плечами, однако Мэдселин заметила, что глаза у нее светились.
— Это было в ночь, когда умерла леди Изабелла. Вы были с ней, а я внизу, помогала управиться с мальчиками, как вы и просили. Бедняжки понимали, что наверху что-то происходит, но не могли понять, что именно.
При воспоминании о той ночи на лицо Эммы легла тень.
— Это сделал маленький Шарль. — Эмма нервно мяла край своей туники. — Как только в зал пришел Ульф, он бросился к нему и расплакался. Ульф что-то сказал Джоанне и кивнул. — Она всхлипнула, словно эти воспоминания все еще доставляли ей боль. — Ну, потом он сел на стул и поманил Шарля и Бенедикта, чтобы те взобрались ему на колени, так сделал бы отец. Он рассказал им все, этим бедным крошкам, и они просто выплакали себе глазки. Мне никогда не забыть этого зрелища. Огромный мужчина, он не стеснялся плакать перед женщинами. В конце концов, мы тоже разревелись.
