Повернув в замке ключ, я прыгнул на водительское кресло, Казанцев — на пассажирское.
— Твою ж мать! — изумился я. — Что это за «двадцать четверка» такая?
Вместо обычных для таких аппаратов трех педалей, ноги нащупали две, а, рука, вместо рукоятки переключения передач над туннелем кардана встретила пустоту. Сама рукоятка оказалась на рулевой колонке, в духе американских дорожных дредноутов конца пятидесятых годов.
— Это тридцать четвертая[4], — пояснил полковник. — Поехали.
— Тридцать четвертая? — переспросил я.
— У нее двигатель от «Чайки». Жми давай!
Теперь понятно, почему этот пепелац с такой легкостью висел на хвосте «скайлика». Я выжал тормоз и повернул ключ в замке зажигания. По автомобилю прошла мелкая дрожь, и V-образная восьмерка басовито заурчала. По сравнению с этим звуком даже рокот «Кайеновского» «боксера» — грохот гаек в пустой консервной банке. Умеют ведь, когда есть установка сверху! Для партийной номенклатуры вообще, как для детей, шло все самое лучшее. Переключив автомат, я тронулся с места. Офицер тем временем открыл бардачок и рванул пучок проводов.
— «Роса», — ответил он на немой вопрос.
В самом деле, не очень бы хотелось, чтобы нас сразу запеленговали. После побега, да еще и захвата в заложники сотрудника КГБ со мной никто церемониться не будет, и взять живым даже не попытается. Автомобиль под управлением Казанцева покинул путаный лабиринт дорог ракетной части и вышел на финишную прямую — широкую, закатанную асфальтом полосу, окантованную ослепляюще белыми бордюрами, упирающуюся в ворота КПП. Прорваться бы… выехать за ворота — а там хрен догонят. Второго такого гибрида, как я успел понять, здесь не было.
До КПП оставалось около двухсот метров, когда пронзительным протяжным ревом завыла сирена. Похоже, кто-то обнаружил троих чекистов, лежащих без сознания. А, может, несмотря на старания Грабилиной, очнулся кто. Не важно. Важно то, что теперь территорию части мы не покинем.
— Жми, жми, жми, — закричал полковник.
Я с тоской посмотрел на зеленые ворота проходной, украшенные красными звездами. Створки выглядели настолько массивным, что затея протаранить их казалась совершенно бессмысленной. В армии, тем более — советской, все делалось на совесть, и с десятикратным запасом прочности.
— Разобьемся к черту, — буркнул я, ослабляя давление на педаль.
— Отставить ссать! — приказал комитетчик, придавливая своей левой ногой мою правую.
Волга, чуть не встав на дыбы, пулей устремилась к воротам. Из КПП выскочили два солдатика с Калашами, второпях взводящих оружие. Сто метров.
— Patrio muerte! — завопил я.
— No pasaran! — подхватил офицер.
Пятьдесят метров. Автомобиль, присев на разгоне на задний мост, еще и не думал разгибаться, продолжая стремительное ускорение. Сухо затрещали автоматы — дежурные открыли огонь, ощутимо запаздывая с углом опережения. Трассеры пуль рассекали воздух в нескольких метрах от машины.
Десять метров. Один из солдатиков разглядел, наконец, полковника в салоне Волги, и его лицо исказила гримаса ужаса, когда боец понял, в кого он стрелял.
«Тридцать четвертая» протаранила носом ворота. Створки, сорванные с петель, разлетелась в стороны, словно фанерные. Пепелац даже не почувствовал удара, продолжая набирать скорость. Только морда автомобиля стала больше похожа на передок БТРа — такой же заостренный, сплюснутый с боков, а замятая крышка капота торчала, точь-в-точь имитируя волнорез. В остальном, кажется, никаких повреждений. Ничего не отвалилось, даже радиатор не потек. Скажем «спасибо» товарищу Сталину за наше счастливое детство!
— Сказал же — прорвемся! — рассмеялся Казанцев.
— Ногу-то уже, наверно, убрать можно, — заметил я.
— Ах, да…
Чекист убрал свою ногу с моей. Но я уже, почувствовав мощь советской техники, и сам топил по полной. С юзом, свистя резиной, вылетев на трассу, я положил стрелу спидометра на отметку «220». Дальше делений не хватало.
— Минут через двадцать поднимут вертолеты, — предупредил Валера. — Успеем?
— Спрашиваешь! — усмехнулся я. — Сигаретой лучше угости.
— На столе забыл, — признался пассажир.
По абсолютно пустой трассе мы долетели до Карталов за пару минут. Проскочили мостик, железнодорожный переезд. На узких улицах пришлось сбросить скорость, но я, один черт, укладывался в отведенное время. Вот парк, через который Наталка ходила в школу. А вот и поворот в ее двор. Подпрыгнув на кочке и мягко приземлившись на лапы, Волга подлетела к дому. Я еле успел остановить автомобиль перед КамАЗом-дальнобоем с лейблом «СовТрансАвто» на тенте, припаркованным во дворе.
— Ух, твою ж мать, — произнес я.
— Что? Что не так? — забеспокоился кгбшник.
— Подъезд не помню, — признался я. — Кажется, этот.
Дедок с клюкой, выходящий из подъезда, молодцевато отпрыгнул в сторону, пропуская двух офицеров.
— Батюшки, война что ли? — запричитал он.
Еще бы! Бегущий полковник и должен вызывать панику. Перепрыгивая через несколько ступенек, я поднялся на нужный этаж. Сзади, не поспевая, пыхтел Казанцев. Он нагнал меня лишь перед дверью, где я пальцем, от напряжения ставшим такого же цвета, что и полоски на моих погонах, давил кнопку звонка. Открывать никто не торопился. А если… если они уехали на дачу, к бабушке, просто на озеро, или еще куда? Мало ли куда может оправиться советская семья в субботу?
Мне определенно везло! Дверь открыла потрясающе красивая женщина лет тридцати — моя бывшая… или будущая теща? Да, теперь я понял, в кого моя милая киска такая красавица!
— Валентина Сергеевна, Наталка дома? — выпалил я.
— Да, а что…
Она могла не продолжать. Мой нос уже почувствовал запах жареной картошки — такой ароматной, с поджарками, нарезанной мелкими ломтиками, как умеет лишь один человек во всем мире — моя драгоценная радость. Вообще, по сравнению с тем, как готовит Наташа, остальное — такая гадость. И больше всего меня удивляло, как девчонка могла приготовить сразу несколько совершенно потрясающих блюд, когда и денег нету нифига, а в холодильнике — иней, вот и вся еда.
— КГБ, дело государственной важности, — просветил подоспевший Казанцев. — Алексей, — он протянул мне пухлый конверт с моими ночными трудами. — Пригодится.
Вот шельмец! Даже это предусмотрел! А сигареты забыл… Схватив пакет, я залетел на кухню. Самый красивый ребенок в мире, стоя на табуретке, помешивал лопаточкой ломтики картошки в сковородке, шипящие на раскаленном масле. Наталка удивленно подняла на меня свои небесно красивые зеленые глаза.
