На сей раз он даже не дал себе труда взглянуть на меня, лишь прильнул к окуляру.
– Скучаю. – Подкрутив винт еще немного, он наконец поднял на меня глаза. – Не хотите… я имею в виду, не могли бы вы подойти и взглянуть вот на это? Я не совсем понимаю, что именно вижу.
Я подумала было отказаться, чисто из принципа, но адмирал еще не приехал и мне все равно решительно нечем было заняться. Перебросив мантилью через спинку стула, я подошла к столу и приникла ко второму окуляру.
– Что у вас тут?
– Ranunculus.
– Откуда?
Оторвавшись от своего окуляра, он сверился с записями. Моими записями.
– Ваш отец называет это место Уэйз-Грин.
Меня охватило невыразимое облегчение. Он решил, что почерк принадлежит моему отцу. Хотя, разумеется, с чего бы ему полагать иначе?
– И почему же мой отец заинтересовался этим образцом?
Настроив изображение под себя, я увидела, что мистер Тримбл вскрыл рыльце пестика цветка.
– Это интересует не его, а меня.
– Вас? Но почему?
– Я наткнулся на вашу стопку под буквой «Р». Но я не понимаю, почему вот этот экземпляр классифицирован как Ranunculus. Предполагается, что у них насчитывается более двадцати тычинок, хотя я нигде не нашел упоминания о том, насколько больше двадцати их должно быть.
– Не имеет значения насколько. Главное – их должно быть больше двадцати.
– В таком случае, это – не лютик, поскольку…
– Уверяю вас, это он и есть.
– Но ведь у него только шестнадцать тычинок.
– Да, но они расположены в ложе соцветия, и поэтому число их не имеет значения.
– Но ведь это неправильно, если предполагается, что их должно быть более двадцати, потому что шестнадцать меньше двадцати.
– Но ведь они находятся не в чашечке, верно?
– Верно. Тем не менее, шестнадцать меньше двадцати.
Я нашла остатки образца, вскрыла несколько тычинок и поместила их на предметное стекло. Установив его в микроскоп, я подошла к объективу мистера Тримбла, чтобы взглянуть на срез с его точки зрения, так сказать. Коснувшись предметного стекла, я немного развернула его и выпрямилась, чтобы и он мог взглянуть.
– Готово.
Он наклонился, всмотрелся, но вскоре вздохнул:
– Признаюсь, что просто ничего не…
Прижавшись виском к его виску, чтобы видеть то же, что и он, я начала объяснять ему расположение тычинок:
– Теперь вы их видите?
– Да, но…
Я одной рукой обняла его за плечи и притянула к себе, так что теперь мы смотрели в окуляр, прижавшись щекой к щеке.
– Я… я… – Он откашлялся и попытался отстраниться. – То есть, я все равно не понимаю, почему их расположение…
Оторвавшись от окуляра, я повернулась к нему и обнаружила, что мы с ним оказались нос к носу. С такого расстояния глаза его поражали своей голубизной.
– Почему что?
Он растерянно заморгал.
– Почему расположение имеет большее значение, нежели количество? – Проглотив комок в горле, он закончил свою мысль: – Вот что я имел в виду.
– Потому что.
– Потому что что?
– Потому что так оно и есть. – И ресницы у него оказались необычайно длинными. – Просто потому, что в этом все дело.
Он по-прежнему смотрел на меня в упор, и лицо его было так близко, что я чувствовала тепло его дыхания.
– Я… я… – Похоже, он не мог подобрать нужных слов, словно полагаясь на меня в том, что это я должна сообщить ему, что он имеет в виду.
– Что-то вы на себя не похожи, мистер Тримбл.
– Потому что пребываю в некоторой растерянности, мисс Уитерсби. Собственно говоря, еще никогда я не чувствовал… – Он отвел глаза, а когда вновь посмотрел на меня, то в них светилось понимание, при виде чего я заключила, что он наконец-то уразумел, что к чему.
Он выпрямился, причем так резко и неожиданно, что я отпрянула и едва не упала. Хотя он схватил меня под руку и помог устоять на ногах, но тут же убрал ладонь и растерянно провел ею по собственной шее.
– Прошу прощения.
Я опустилась на стул, который он только что освободил. Пожалуй, в моем положении это было самым разумным. Разговаривая с ним так близко, я вдруг почувствовала, как в животе у меня похолодело, а голова закружилась. Скорее всего, это произошло оттого, что мы долго стояли наклонившись.
– Значит… э-э… – Он, прищурившись, смотрел на предметное стекло с таким видом, словно не понимал, что это такое. – То есть, вы хотите сказать, что… вы утверждаете, что цветок необязательно должен соответствовать определению лютика, чтобы все-таки быть им на самом деле.
– Да. Совершенно верно.
Я дала ему возможность переварить мои слова, глядя в объектив и восхищаясь тем, что видит.
– Мне хотелось бы знать, могу ли я быть с вами откровенной, мистер Тримбл.
– Нет.
Нет?
– То есть, да, я хотел сказать да. Разумеется, вы можете быть откровенны. – Закрыв глаза, он тряхнул головой. – Разве вы когда-либо бываете другой?
Поднявшись, я указала ему рукой на стул:
– Я заняла ваше место.
Он сел и вновь прильнул к окуляру, успев, правда, перед этим бросить на меня неодобрительный взгляд.
Обойдя стол кругом, я уселась напротив и склонилась ко второму окуляру, чтобы тоже взглянуть на предметное стекло.
– Если вы были так счастливы в Новой Зеландии со своими овцами, то почему вернулись сюда?
Я подняла голову.
Он последовал моему примеру и взглянул на меня, и мне вдруг показалось, что он очень несчастен.
– Потому что однажды я дал обещание, а джентльмен всегда держит слово.
– В таком случае вам повезло, что вы – не джентльмен, не так ли?
Мои слова, похоже, заставили его встряхнуться и вывели из этого странного сомнамбулического состояния. Мистер Тримбл выразительно приподнял бровь.
– До сих я полагал себя…
– Я имела в виду в буквальном смысле. Вы не похожи на человека благородного происхождения или обладателя дворянского титула. По словам мисс Темплтон, мы, простые смертные, и мечтать не можем о том, чтобы добиться столь высокого положения. И я не понимаю, почему кто-либо ожидает, что вы будете связаны данным вами словом. Поэтому, если ваше обещание превратилось в столь тяжкую ношу, то другая сторона наверняка поймет вас, если вы объясните им, что передумали.
– Это было очень мило с их стороны.
– В любом случае, если вы вернулись для того, чтобы выполнить данное обещание, не думаю, что вы можете сделать это, оставаясь здесь.
– Я начинаю соглашаться с вами, мисс Уитерсби. Но все дело в том, что, как я убедился, предвкушение обещания доставляет гораздо больше удовлетворения, нежели его исполнение. Особенно для второй стороны.
– В таком случае, к чему вообще исполнять его? Возвращаюсь к тому, что уже говорила раньше. Почему бы вам просто не объяснить обстоятельства и не попытаться убедить вторую сторону освободить вас от данного слова?
