Дарсия вздохнула, борясь с желанием рассказать ему правду о том, что она полюбила и потеряла свою любовь. Но она знала, что это его расстроит, и поэтому сказала только:
— Да, папа. Я люблю одного человека так же сильно, как ты любил маму.
Губы лорда Роули тронула улыбка. Он с усилием произнес:
— Кто… он?
— Граф Керкхэмптон. Ты помнишь его? Он гостил у нас, когда я была маленькой. Я тогда еще прибежала в столовую, чтобы поцеловать вас и пожелать спокойной ночи…
— Отличный… спортсмен. Я рад за тебя… крошка. Такого… мужа… я бы и желал… тебе.
Дарсии захотелось крикнуть, что, хотя она любит графа, ей никогда не удастся выйти за него замуж. Но она промолчала, сказав себе, что отец должен умереть счастливым, а все остальное не имеет значения.
У двери послышался легкий шорох, и в спальню вошла маркиза. Она подошла к кровати и остановилась с другой стороны. Госпожа де Бьюлак постояла, глядя на лорда Роули, а потом перекрестилась и опустилась на колени, шепча молитву. Потом, не говоря ни слова, она встала и снова оставила девушку наедине с отцом.
Прошло, должно быть, десять или пятнадцать минут, и вдруг Дарсия почувствовала, что рука отца слабеет и жизнь покидает его.
— Папа! — встрепенувшись, с настойчивой мольбой закричала она. — Папа!
Веки его слегка дрогнули. Он прошептал едва слышно:
— Прощай… моя… куколка… — Его пальцы разжались, и рука безжизненно повисла.
Несколько мгновений Дарсия не могла осознать, что отец умер.
К кровати неслышно подошла монашка. Дарсия, поняв, что надежды больше нет, упала на колени и прижалась лицом к холодеющей щеке отца…
Дарсия вышла на террасу, обращенную к городу. Фиолетовые тени от кипарисов удлинились и стали еще темнее, дневная жара начала спадать.
На похоронах было невыносимо жарко. Хоронили лорда Роули на небольшом кладбище при англиканской церкви. Венки и цветы, присланные друзьями и знакомыми, казалось, заполонили его целиком.
Церемония была объявлена только для членов семьи, но, кроме маркизы и Дарсии, на кладбище собралась целая толпа людей, которых девушка никогда не знала, но которые, видимо, любили ее отца.
Было много красивых женщин, мужчин его возраста и более молодых, хорошо известных в спортивном мире. Кроме того, словно считая себя членами его семьи, приехали представители всех знатных итальянских семей, которые чествовали и восхищались лордом Роули еще тогда, когда он впервые приехал в Италию.
Было невозможно, даже если бы она захотела, отказать всем этим людям, и, кроме того, Дарсия подумала, что отец, всегда окруженный друзьями, хотел бы быть с ними до конца.
Теперь все было кончено, и ей предстояло продолжить свой путь по этой опустевшей без него жизни… Продолжить его совсем одной.
Когда последняя карета покинула виллу и слуги принялись за уборку в большой столовой с белыми колоннами, маркиза поднялась наверх в свою спальню, потому что не могла более прятать слез.
И она, и Дарсия старались держать себя в руках во время похоронной церемонии.
«Papa не одобрил бы, что я плачу на публике», — сказала себе Дарсия, вспомнив, что слезы всегда его раздражали.
— Женщины пользуются ими как средством добиться своих целей, — не раз говорил он ей.
Когда Дарсия была совсем маленькой, он сажал ее на колени и учил:
— Смейся, крошка, когда ты смеешься, ты становишься еще очаровательней, а как будущая женщина ты должна знать, что истинное предназначение женщины — дарить людям радость.
Во время похорон Дарсии все время казалось, что отец где-то рядом, подсчитывает число друзей, отдает должное прекрасным цветам, которые они прислали, и посмеивается над теми, кто полагает, что жизнь кончается за могилой.
Какая несправедливость, что такой жизнелюбивый и жизнерадостный человек ушел из этого мира! Ей будет невыносимо тяжело жить без него. «Что же мне делать теперь, когда я совсем одна, papa?» — сетовала Дарсия.
Она запоздало жалела, что не успела рассказать ему о своих бедах и попросить у него совета.
«Что бы он мне посоветовал?» — думала она снова и снова.
Воспоминание о графе приносило ей такое страдание, что порой она удивлялась, почему не умирает от такой невыносимой боли.
Дарсия спустилась с террасы и немного прошла вдоль нее, так чтобы ее не было видно из окон. Остановившись между двумя кипарисами, она смотрела вниз, на долину. Внезапно этот вид напомнил ей другой пейзаж, тот, что она не могла забыть с тех самых пор, когда впервые увидела его из окон строящегося дома графа Керкхэмптона.
Это была последняя капля. Силы окончательно оставили Дарсию, она не могла больше сдерживаться. Закрыв руками лицо, она пыталась остановить слезы, хотя и знала, что это бесполезно.
Уткнувшись в ладони, она стояла и плакала, как вдруг кто-то подошел к ней и крепко обнял.
Она сразу же поняла, кто это, и, чувствуя себя еще несчастнее, разрыдалась в его объятиях, всхлипывая и дрожа, как ребенок.
— Успокойся, родная моя, успокойся, все хорошо. Ей казалось, что это сон и во сне она слышит его голос, но постепенно она успокоилась. Никогда еще она не чувствовала себя под такой надежной защитой.
— Не плачь, моя любимая, — сказал граф. — Я не в силах видеть тебя такой несчастной.
— Папа… умер! — сквозь слезы выговорила Дарсия.
— Я уже знаю, — мягко произнес он. — Мне тоже будет его не хватать. Он был счастливейшим человеком среди всех, кого я знал в своей жизни, и всем дарил частицу своего неисчерпаемого жизнелюбия.
Это было совсем не то, что Дарсия предполагала услышать о своем отце от графа, и она подняла мокрое от слез лицо, словно хотела убедиться, что это и вправду не сон.
В его глазах светилась такая доброта и такое сочувствие, какого она никогда ни у кого не встречала. Он еще крепче прижал ее к себе и с нежностью спросил:
— Ты сказала отцу, что мы значим друг для друга?
И опять она поняла, что каким-то непостижимым образом они легко читают мысли друг друга и слова им просто не нужны.
Ей было трудно говорить, и она лишь кивнула головой.
— Ты сказала ему, что я люблю тебя? — настойчиво переспросил граф.
— Я… сказала…. что… я полюбила вас.
И опять, вспомнив о безнадежности своей любви, она спрятала лицо у него на груди и спросила приглушенным голосом:
— Как… вы здесь… оказались?
— Как ты могла так жестоко со мной поступить — уехать, не предупредив, куда и почему?
Дарсия ответила не сразу, а когда заговорила, голос ее был таким тихим, что он едва различил слова:
— Я… не собиралась больше… встречаться с вами…
— Я это подозревал, — сказал граф. — По правде говоря, я понял это уже в тот вечер, когда ты ушла, старательно избегая ответа на мой вопрос.
