А Орыся, значит, все-таки родила двойняшек.
И родинка на виске у каждого из них…
Мужа Орыси девчонка описывать категорически отказалась, и Михримах не настаивала. Зная, когда в последний раз Айше видела мать своей подруги, можно примерно очертить круг городов, в которых блудная сестра может проживать. Послать туда соглядатаев, пускай поспрашивают о приезжих. В провинции люди долго помнят, что тот или этот сосед не был здесь рожден. А если как следует поразмыслить, то можно и сузить круг поиска до тех городов, где иноземцы вовсе не диковинка. Орыся умна, и если она все-таки со своим шляхтичем…
То остается Амасья.
Михримах обдало холодом. Та самая Амасья, где потеряли Айше, дочь шахзаде Мустафы. Матушка, помнится, два дня по этому поводу бушевать изволила.
Айше – имя не из редких, но Айше из Амасьи – совсем другое дело.
Рука Михримах поднялась было, чтобы позвонить в серебряный колокольчик, но остановилась на половине пути. Зачем девица приходила к ней? Да так ли это важно?
Важно другое – дочь покойного шахзаде близко знакома с Орысей. И если мать узнает…
Если хасеки Хюррем узнает, то может случиться… всякое.
Михримах не была готова потерять сестру еще раз.
И еще меньше Михримах-султан, супруга Рустема-паши, готова была отвечать на разные неудобные вопросы. Например, о том, чья же она на самом деле дочь.
Ее отец – великий султан Сулейман Кануни. А отпечаток окровавленной ладони, который как-то раз появился очень вовремя… ну, мало ли какие странности подчас случаются в султанском дворце?
Она, Михримах, уже не та перепуганная девчонка. Она – взрослая женщина и понимает, что отношения между людьми могут быть… непростыми. В частности, такими вот непростыми могли быть и отношения Хюррем-султан с великим визирем Ибрагим-пашой.
Нужны ли здесь лишние вопросы? Стоит ли искать ответы там, где прошлое мирно дремлет в родовой усыпальнице-тюрбе?
И если вопросы не нужны Михримах-султан, то тем более они не нужны великой Хюррем. Она стареет, и это не улучшает ее характера. Возможно ли, что Хюррем-султан захочет закопать ненужный вопрос поглубже? Вместе с той, которая вопросы вызывает?
А Михримах все-таки ну совсем не готова лишиться Орыси во второй раз.
В колокольчик Михримах тем не менее позвонила. Вошел евнух – неприметный, плешивый, сгорбленный и словно присыпанный пылью. Один из тех, кто был глазами и ушами Михримах-султан в Истанбуле.
– Ты уже вернулся?
– Да, госпожа. Девчонка остановилась в караван-сарае, совсем рядом, через две улицы отсюда. С ней странный парень.
– В каком смысле странный?
– Выдает себя за ее брата, но это не столь интересно. Все они если не братья, то дяди… Голос у него уже должен бы ломаться в этом возрасте, а не ломается. И повадки… Да и юная Айше называет брата Бал, когда они остаются наедине. Разве мужское это имя – «мед»? Не хочу возводить напраслину, госпожа, но если господин Бал – юноша, то я – янычарский сотник.
Евнух захихикал, усмехнулась и Михримах, но отстраненно, углубившись в свои мысли. Перед глазами, будто живая, встала Орыся, их переодевания, их прогулки по праздничному Истанбулу…
– Что прикажешь, госпожа?
– Следи за ними. Ничего не предпринимай. Если им будет грозить опасность, вмешайся, защити, но не более.
Когда евнух, беспрестанно кланяясь, попятился и вышел из комнаты, Михримах закусила губу и сокрушенно покачала головой. Ах, Орыся…
Ради тебя я помогу твоей дочери, невесть как связавшейся с Айше-султан. Зря она это сделала, ну да страсть впутываться во всякие неприятности, похоже, передалась ей с твоей кровью.
Ради тебя – и ради себя самой – я буду защищать юную Бал.
Ах, Орыся…
* * *
– Ты пришел за мной, молодой господин?
Джанбал в некотором изумлении оглянулась, но никакого «молодого господина» позади себя не обнаружила: за ней, недовольно хмурясь, стоял некий благообразный седобородый мужчина в дорогом халате (девушка, с запозданием сообразив, что, видимо, вклинилась к меняльному прилавку перед ним, безмолвно прижала ладонь к сердцу, извиняясь; но он только сильнее нахмурился). Выходит, эти слова действительно были обращены к ней.
Между тем не было решительно никаких причин, по которым они могли прозвучать. Ну, «молодой господин» – понятно: она сейчас в одежде юноши, то есть не Бал, а Бек. Однако ни за кем она, понятно, не пришла. И вообще, в ювелирные ряды Сандалового бедестана приходят не «за кем-то», а «для чего-то».
Бал перед этим прошлась меж рядов раз-другой, подумала и решила, что ей уместнее не к ювелиру подойти, а к саррафу, меняле. А когда приблизилась к меняльному прилавку, там как раз происходила какая-то странная церемония: хозяин, немолодой уже армянин, встал из-за него и с величайшим почтением уступил место за прилавком какому-то совсем древнему старцу. При этом соседи по ряду громко приветствовали старика, а он благожелательно кивал им, пропускающему его к прилавку меняле, даже кому-то в толпе посетителей, наверное завсегдатаю, постоянному клиенту. Потом с достоинством уселся на место саррафа, утвердил на носу целых две пары зрительных стекол разной выпуклости и покойно сложил перед собой руки в ожидании клиентов.
Девушка подумала и решила, что ее это не касается. Сарраф есть сарраф. На всякий случай выждала немного, огляделась (тот, благообразно-седобородый, в расшитом золотом халате, уже стоял неподалеку, но к прилавку сунуться не спешил) – и шагнула вперед.
Позавчера их с Айше дело наконец сдвинулось с мертвой точки. Джанбал, правда, не знала, стоит ли этому радоваться или наоборот. Кяйя кадыны, ключница с гостевого подворья, к которой их надоумили обратиться, вот уже пять раз подряд отвечала как-то неопределенно, мол, посмотрим, – но во время шестой их встречи, украдкой оглядевшись по сторонам и сделав знак говорить потише, незаметно сунула Бал записку. Они с Айше прочитали ее вместе. Там было сказано, что через день ей, то есть ключнице, предстоит быть на крытом рынке, в Сандаловом бедестане, вот пусть туда и приходят, тогда-то и тогда-то, возле таких-то прилавков (с благовониями, конечно, куда ж и идти высокопоставленной служанке, чтобы самолично: для менее ответственного дела своих подручных пошлет).
Там и выяснилось, что наняться в горничные на самом-то деле можно. Но для этого требуются не просто деньги, а большие деньги. Потому что ключница представляет на том подворье дворцовое хозяйство, а ведь это вдобавок еще и павильон семьи шахзаде Баязида. Пускай она не в столице сейчас, но на гостевом подворье всегда есть некто, являющий собой «Баязидово око». И закрыть это око можно только золотым веком.
