— Хорошо, тетя Лили, — покорно согласилась Гардения.
Она направилась в кабинет, достала из бювара лист бумаги, украшенный монограммой и изобиловавший завитушками, и уложила его на пюпитр. Потом села и задумалась.
Что-то было неправильно. В Англии любая девушка ее возраста вела бы себя совсем иначе, она не писала бы мужчине и не просила бы его о приглашении, даже если бы и отказала ему сначала. Гардения была уверена, что мама бы ее не одобрила. Она была убеждена в этом, как и в том, что мама не одобрила бы прием в субботу вечером, не одобрила бы барона, шумных женщин за обедом и всех, с кем тетушка разговаривала сегодня в парке, когда они выехали покататься.
Они остановили машину под каштанами, и тут же их обступили со всех сторон. Все хотели с ними поболтать. Мужчины были довольно известны, в этом не было никакого сомнения. Но в том, как они разговаривали с тетей Лили, было слишком много фамильярности. Гардения сразу, как только ее представили, почувствовала, что та манера, с которой они рассматривали ее, оскорбительна. У нее было ощущение, что они раздевали ее глазами. Что же не так? Почему же все так отличается от того, чего она ожидала?
Дом прекрасен, мебель изумительна, все сделано с исключительным вкусом, она испытывала благоговейный трепет, когда смотрела на все это великолепие. Но появляющиеся у тетя Лили дамы в сверкающих платьях и с дешевыми безвкусными украшениями были абсолютно чужими. Наверное, не все француженки таковы? Возможно, тетя Лили познакомилась не с теми — но она же герцогиня, в ее дом должны стекаться представители только высшего общества?
— Я ничего не понимаю, — шептала Гардения. — Письмо господину Каннингэму — что я могу ему сказать? А что бы мама посоветовала сказать ему?
Гардения вздохнула. Слишком сложно. Мама умерла, а тетя Лили жива и прекрасно себя чувствует.
Медленно она начала писать:
@EMPTY =
<MI>«Дорогой господин Каннингэм, тетушка сказала мне, что я могу ответить на ваше любезное приглашение покататься в Булонском лесу. Она попросила меня сказать, что мне нельзя ехать одной и что, если вас будет сопровождать ваш друг, она с радостью даст свое согласие. Искренне ваша Гардения Уидон».
@EMPTY =
Гардения несколько раз перечитала письмо. Ей хотелось бы сделать его более сдержанным и более формальным, но она чувствовала, что лучше у нее не получится. Наконец она опустила письмо в конверт и написала адрес. Она уже подходила к неплотно прикрытой двери, ведущей в гостиную, как вдруг поняла, что тетушка не одна. Она услышала низкий картавый голос барона и решила, что уже, должно быть, пять часов.
— О, Генрих, — говорила тетушка. — Я так рада видеть тебя. У меня такой тяжелый день.
— Ну, если ты рада видеть меня, тогда чего же мы ждем? — поинтересовался барон.
Герцогиня засмеялась. Смех ее звучал молодо, весело и даже взволнованно. Гардения услышала, что они вышли из комнаты и стали подниматься по лестнице. Она стала размышлять, что же имела в виду ее тетушка. «Тяжелый день!» Тяжелый, потому что ей пришлось возиться с племянницей. Тяжелый, потому что та задавала тетушке вопросы. Опять Гардению охватил ужас от сознания того, что она совершает ошибку, но никак не может понять, в чем же состоит ее ошибка.
Почему, спрашивала себя девушка, она должна постоянно все анализировать? Почему она все время задает себе вопросы, вместо того чтобы принять все как есть?
Медленно, но твердо Гардения вошла в гостиную. Около двери стояли в ожидании приказаний два лакея. Она протянула одному из них письмо.
— Отправьте это немедленно, — проговорила она. — В посольство Великобритании.
— Быстрее! Быстрее! — возбужденно кричала Гардения Бертраму, искусно правившему парой лошадей, запряженных цугом. Они неслись по пыльным пустынным дорожкам Булонского леса.
— Если вам хочется ездить с такой скоростью, попросите лучше Берти покатать вас на его «Пежо», — сухо заметил лорд Харткорт.
— На лошадях намного приятнее, — запротестовала Гардения. — Кроме того, здесь чувствуется скорость.
Берти засмеялся.
— Это только игра воображения, — сказал он. — Я однажды воображал, как лечу на аэроплане.
— На аэроплане! — воскликнула Гардения.
— Вчера я разговаривал с парнем по имени Густав Хаммель, — продолжал Берти. — Он полон решимости побить рекорд Блерио и долететь до Англии в два раза быстрее. Ты знаешь, Вейн, в этом что-то есть. Через несколько лет, может статься, мы все будем летать.
— Как интересно! — проговорила Гардения. — Я помню, как мы с мамой были потрясены, когда прочитали, что месье Блерио перелетел через Ла-Манш. Кажется, французы постоянно придумывают такое, что позволяет им оставлять все страны далеко позади.
— Не всегда! — запротестовал Берти. — В старом британском льве еще теплится жизнь. Ты со мной согласен, Вейн?
— Надеюсь, — угрюмо промолвил лорд Харткорт, — но нам придется признать, что в воздухе французы нас обошли.
— О, мне так хотелось бы встретиться с месье Блерио, — сказала Гардения. — Кто-нибудь из вас знаком с ним?
— Ну, я могу представить вас Густаву Хаммелю, а он, в свою очередь, познакомит вас с Блерио, — заверил ее Берти. — И есть еще англичанин, который много летал, — Клод Грехэм-Уайт. Ты знаешь его, Вейн?
— Встречался, — ответил лорд Харткорт. — Полагаю, времена, когда женщины станут летать в небесах, придут не скоро.
— Не будьте так высокомерны, — взмолилась Гардения. — Если вы будете говорить подобные вещи, я примкну к движению суфражисток и буду бороться за права женщин!
— Я в жизни не слышал большей глупости, — заявил Берти. — Женщины превращают себя в чертовски надоедливые создания — прошу вас, Гардения, простить меня за подобные слова, — когда ругаются, кричат в парламенте. Это кого угодно заставит устыдиться своей принадлежности к этому полу!
— Я сама не собираюсь голосовать, — сказала Гардения, — но думаю, женщинами помыкают: во-первых, родители, а во-вторых, мужья. У женщины нет возможности самостоятельно принять решение или сделать то, что она хочет.
— Я разрешу вам делать все, что пожелаете, — тихо проговорил Берти.
— Вы очень добры, — беспечно заметила Гардения, — но ведь я не смогла бы поехать с вами сегодня, если бы тетушка сказала «нет».
— Почему же она передумала? — спросил Берти, с потрясающим изяществом объезжавший две стоящие у тротуара машины.
— Не могу представить, — поспешно ответила девушка, не имея ни малейшего желания продолжать обсуждать этот вопрос. — Должно быть, потому, что женщины непредсказуемы.
