— А кстати, что здесь делает эта высокая мулатка? — вполголоса обратился к полковнику О'Коннор.
— Кого вы имеете в виду? — спросил Уорд, остановившись, и удивленно посмотрел на него.
— Вон там. Эта брюнетка из Иль-Бревилля.
Он показал на Анжелику, которая в этот момент танцевала в объятиях Мартина Идена. Летти с изумлением уставилась на девушку. Почему О'Коннор решил, что она мулатка? Кожа у Анжелики была густого кремового цвета, волосы иссиня-черные и сильно вьющиеся. Она выглядела несколько экзотично, но Летти сочла это результатом примеси испанской или мексиканской крови — когда-то прямо напротив Накитоша, на границе между Луизианой и Техасом стоял испанский гарнизон. Было вполне очевидно, что Тайлеры хорошо знали Анжелику и принимали ее как дальнюю родственницу семьи Вуазен, их соседей.
— Вы уверены? — Голос полковника ничего не выражал.
— Да, могу дать голову на отсечение! Я ее видел у старика Вуазена не далее как неделю назад. Кстати, шикарный дом, в таком доме я не против пожить несколько недель. — Он подтолкнул локтем своего собеседника.
Уорд нахмурился, но ничего не ответил. Они подошли к Летти, и сборщик налогов был представлен ей. Не успели они сказать друг другу что-либо, кроме краткого приветствия, как подлетел офицер в синем мундире и пригласил Летти на танец. Она не очень сожалела, поскольку не выносила таких людей, как О'Коннор, — грубых, жадных, претенциозных и развязных. Она вспомнила, что именно его Шип недавно привязал к фонарному столбу с табличкой на шее, и подумала, что, возможно, в этом случае у Шипа были основания так поступить. Где-то через час, сославшись на полное изнеможение, Джонни Риден отложил свою гармонику и, нарочито пошатываясь, двинулся к кувшину с лимонадом. Танцоры попадали на стулья, стоявшие вдоль стены, или облокотились на перила, подставляя лица прохладному ветерку. Салли Энн, которая сидела ближе всего к лимонаду, передала Джонни полный стакан, и он, поблагодарив, сделал вид, что еле добрался до стула рядом с креслом-качалкой, где сидела Летти.
— Для человека, погруженного в меланхолию, вы прекрасно играете, заметила она.
— За женщину редкой проницательности! — Он поднял в тосте стакан с лимонадом. — Но даже вам не дано увидеть черных, как ночь, страданий моего сердца, — Отчего же? Я их очень явственно вижу. Мне кажется, они цвета сапожного крема.
— Вы думаете, я прикидываюсь? О, бессердечная! — Он повернулся к Рэнни. — Я взываю к тебе, друг мой. Видел ли ты когда-нибудь более бессердечную женщину?
Рэнни поднял руку, как бы парируя удар.
— Не спрашивай меня, Джонни. Я не решился бы назвать бессердечной ни одну женщину — тем более Летти.
— Трус! Презренный трус, покидающий друзей при первом намеке на опасность.
— Кто, я? — Рэнни изобразил невинность.
— Конечно, ты, глупый Адонис! Неужели настолько не принимаешь меня всерьез, что я даже не могу оскорбить тебя?
— Ты хочешь меня оскорбить? Тогда я оскорблен.
Джонни издал притворный стон и уронил свою рыжую голову, закрыв лицо руками.
— Ты не оскорблен!
— Оскорблен.
— Нет!
— Да.
— Нет, ты лжешь, а я — безмозглый идиот.
О'Коннор, все еще стоявший у перил рядом с полковником, фыркнул.
— Стало быть, здесь таких двое.
Очевидно, он сказал это громче, чем намеревался. Как бы то ни было, его услышали все присутствующие, и наступила тишина. Обмен колкостями между Джонни и Рэнсомом Тайлером был простым подшучиванием, непринужденным и добродушным, как водится у давних друзей.
Разумеется, о состоянии Рэнсома Тайлера было известно всем присутствовавшим, но они находились у него в гостях и старались изо всех сил не поставить хозяина в неловкое положение. Ничем не обоснованное оскорбление, произнесенное О'Коннором, показалось Летти одним из самых неучтивых и бессмысленно злобных высказываний, какие она когда-либо слышала. То, что Рэнни все понял, было более чем ясно, хотя лицо его, когда он пристально посмотрел на сборщика налогов, ничего не выражало.
Летти почувствовала, что в ней закипает гнев.
— Кого вы имеете в виду, мистер О'Коннор? — резко спросила она.
— Не понимаю, о чем вы… — Сборщик налогов испуганно запнулся, лицо его покраснело, он огляделся в поисках поддержки.
— В самом деле? А по-моему, вы все отлично понимаете.
— Честное слово, нет, мэм! Да я уже и не помню, о чем я говорил…
Обращенный к ней взгляд низенького толстяка был полон злобы. Летти холодно встретила этот взгляд, потом демонстративно отвернулась. Все вдруг снова заговорили, пытаясь сгладить неловкость момента, а Летти откинулась в кресле-качалке, не прислушиваясь к разговорам. Она была изумлена собственным поступком. И почему она вдруг бросилась на защиту владельца Сплендоры? В последнее время она совсем не узнавала себя…
— Браво, мисс Летти, браво, — тихо сказал Джонни Риден. — Вот вам моя рука.
Она подала ему руку, так как отказаться было бы невежливо, и в некотором смятении пробормотала:
— Какие ужасные манеры! Я не могла оставить это так.
— Дело не в этом. Я благодарен вам за то, что вы защитили Рэнни.
— Нет, в самом деле… не думайте, что тут что-то личное, просто мне было неприятно.
— Разгневанный защитник — лучший защитник!
— Я не могу этого объяснить…
— И не надо. Главное — вы сделали это. Принципы — прекрасная вещь.
Он улыбнулся, но улыбка коснулась только его губ — глаза оставались печальными. Летти встретилась с ним взглядом и вдруг поняла, что меланхолия его неподдельна и разрушительна. То, что этому не было никаких видимых причин, тревожило и настораживало. Что же скрывалось внутри у этого смеющегося молодого человека?..
Скрипач снова взял скрипку и стал наигрывать очередной мотив. Рэнни потянул руку, вытащил у Джонни из кармана его губную гармошку и поднес ее к губам. Играл он очень хорошо, хотя и не с таким воодушевлением. Кроме того, ему приходилось отгораживаться от Джонни локтем, так как тот пытался вернуть себе свою собственность.
Когда Летти пригласил на танец Мартин Иден, это было облегчением. Она смогла отбросить все свои сомнения, поскольку нужно было парировать комплименты Мартина, которые, если она переставала отвечать, становились слишком уж чрезмерными. Мартин был человеком учтивым, приятным и немного загадочным. Летти было с ним интересно, но приходилось постоянно держаться настороже.
Становилось прохладно, темнело. Лайонел и Питер, уставшие от беготни вверх и вниз по лестнице, теперь пытались ходить по перилам, как по канату, и умудрялись утаскивать по два кусочка марципана вдобавок к каждому, что им давали. Наконец они утомились и примостились у стены. Младший мальчик почти дремал и смотрел на собравшихся невидящими глазами. Летти заметила, как Рэнни вернул гармонику Джонни и двинулся к Питеру. Он поставил мальчика на ноги и увел его в дом, очевидно, чтобы уложить. Через некоторое время Рэнни вернулся и уселся у стены рядом с Лайонелом, тихо разговаривая с ним.
