— Вы тоже придерживаетесь этого мнения? — спросил Романа генерал Уилкинсон.
— Да, и об этом всем хорошо известно. Этот вопрос встанет во главу угла на выборах в следующем месяце, на которых будут названы делегаты августовского конвента.
— Насколько я понимаю, именно вы выставляете свою кандидатуру на выборах в вашем округе? — спросил Уилкинсон.
Роман кивнул.
— А вы, генерал? Вы прожили здесь около года. Вероятно, у вас сложилось и собственное мнение по этому вопросу.
— Ну… — Уилкинсон подался вперед, положив локти на вишневую скатерть, и одарил присутствующих своей чарующей улыбкой. — Никто из нас не сомневается, что Кентукки ожидает блестящее будущее. Тот курс, которому ваш край должен следовать и впредь, выработают люди значительно опытнее и старше меня. Но несомненно одно: первым шагом должно стать отделение от Виргинии, и с этим я целиком согласен.
— Но многие придерживаются другого мнения, — возразил ему кто-то из делегатов майского конвента, — и считают, что выход из-под эгиды Виргинии означает гибель округа.
— Джентльмены! — Уилкинсон не спеша попыхивал своей трубочкой, украшенной резьбой и длинным мундштуком. — Мне кажется, что проблема индейской угрозы разрешится сама собой: растущее численное превосходство белых отныне не позволит дикарям действовать безнаказанно.
— А ты, Дэниэл, почему до сих пор молчишь? — с расстановкой произнес с дальнего конца стола Генри Портер. — Что скажешь по поводу идеи сделать наш край штатом?
Дэниэл небрежно покачал головой:
— Я не обладаю талантом политика, да у меня и нет к ней вкуса, Генри. Все эти дела я переадресовываю Роману.
Роман, взглянув на Дэниэла, которому было уже за пятьдесят, вдруг почувствовал щемящую глубинную боль: последние годы круто обошлись с ним, но Дэниэл не собирался сдаваться. По крайней мере, внешне…
Недавно Роман хотел одолжить своему старому другу денег, но Дэниэл наотрез отказался.
Наверху над кухней все затихло.
— Майкл пошел спать с мужчинами и со старшими мальчиками? — спросила Ребекка.
Китти с улыбкой кивнула:
— Он упросил Романа позволить ему ночевать в амбаре. Иначе ему пришлось бы спать в одной кровати с Трейсом, а тот наверняка обмочил бы его ночью.
Ребекка засмеялась:
— И Роман уступил.
— Да. Он балует и того и другого.
— Кажется, он совсем не делает между ними различия…
— Абсолютно! Глядя на них, можно подумать, что Майкл его родной сын. Но это понятно: Каллен ведь был его другом…
— Ну а что с дочерью Романа Хелли? — спросила Ребекка. — Ты что-нибудь знаешь о ней?
Китти вспомнила о полученном месяц назад письме, хранящемся в ящике письменного стола Романа.
— Мариэтта сообщает нам о ней один, а иногда два раза в год. — Она тяжело вздохнула. — Мы очень хотим взять ее к себе, ты же знаешь…
Ребекка кивнула.
— Но мы и понятия не имели, как глубоко ранит наше предложение Мариэтту с Сэмюэлом… и даже саму Хелли: она считает их своими настоящими родителями, других не знает. Я была так разочарована, даже обижена, когда он вернулся без девочки. Я так рассчитывала, что она будет жить с нами… Мне всегда хотелось сделать это ради нашей любимой Сары… Но… — оживилась Китти, — я обещала Роману родить дюжину и намерена сдержать свое обещание!
Ребекка засмеялась.
— Он так счастлив! — сказала она. — Это сразу видно по его умиротворенному лицу.
— Потому что занимается тем, чем хочет.
Ребекка задумалась. Она смотрела в темные окна, словно могла пронзить взглядом стены и черноту ночи и увидеть переходящие один в другой холмы, долины, гигантские деревья, родники, ручейки и реки — все то, что так манило сюда Дэниэла.
— Никогда не думала, что Роман с такой легкостью откажется от разведки… не захочет все время быть там, в этих диких зарослях.
Китти покачала головой:
— Нет, он все равно любит эту глушь! Он всегда мечтал о Кентукки — всегда, с самого начала, и я это прекрасно знала.
Помолчав немного, они прислушались к звонкому стрекоту кузнечиков, кваканью лягушек, доносимым теплым ветром с реки.
— Тебе очень повезло, Китти, — наконец сказала Ребекка, чуть наклоняясь к ней. Лицо ее скрылось в тени. — Для него это поистине благословенно, и для тебя тоже… Все здесь так изменилось, и Роман умеет меняться вместе со всем. А Дэниэлу… — Она глубоко вздохнула. — Дэниэлу очень трудно приспособиться к этим переменам.
— Он все еще хочет переехать в Лаймстоун? — спросила Китти.
— Да. Теперь, когда на Огайо началась навигация, он хочет открыть там таверну. Можешь себе представить? Дэниэл — хозяин корчмы! — Она вздернула свои сильные широкие плечи. — Может, это и к лучшему… Все эти годы я повсюду хвостом таскалась за ним вместе с детьми. Надеюсь, сумею выдержать еще один переезд… если только Дэниэл обретет там счастье и успокоится.
Китти принесла Роману в гостиную кофе, источающий аромат добавленного в него бренди: ему нравилась эта смесь, и Роман всегда выпивал по кружке даже в самую жаркую погоду. С бренди или ромом. Такая процедура стала в их доме чем-то вроде ритуала: Роман сидел на своем виндзорском стуле перед чашкой кофе с трубкой в руке, а Китти рядом с ним принималась либо за починку белья, либо за вязание. Сегодня ей было вдвойне хорошо: Роман только что вернулся из Данвилла после конвента — как раз к ужину.
Мальчики крепко спали, да и незаменимая Эстер улеглась несколько минут назад… Китти, устроившись поудобнее в одном из стульев-качалок, пододвинула к себе корзинку с рваными носками.
— Ну а теперь, — сказала она, заглянув мужу в глаза, — расскажи-ка мне поподробнее о том, что происходило в Данвилле.
Роман фыркнул, вынимая изо рта мундштук:
— Любимая, наконец-то я дома, и ужасно этому рад! Неужели нам не о чем больше поговорить, кроме как о политике? Судя по всему, мальчики чувствуют себя отлично. Чем они здесь занимались в мое отсутствие?
— У Трейса прорезались зубки. Кажется, он так обрадовался твоему приезду, что забыл сообщить тебе об этом, а Полли Латтрем через несколько дней после вечеринки родила еще одного мальчика и после восемнадцатичасовых родов призналась нам с Эстер, что больше никогда не будет заниматься с Томом любовью!
Роман несколько оживился, но Китти видела, что две морщинки у него на переносице так и не разгладились — значит, что-то по-прежнему беспокоило его. И она отважилась спросить его напрямую:
— Что с тобой, Роман? Что тебя тревожит?
— Ничего, — неохотно буркнул он.
— Роман…
