Наутро решительность Илис едва не разлетелась вдребезги, когда она увидела неаппетитного вида кусок черного хлеба, солонину и клейкую картошку, которая категорически отказывалась отлипать от ложки, что заставило девушку отклонить настойчивые предложения Фича отведать этого блюда. Когда она обмолвилась о том, чтобы привезти сюда кухарку из Гамбурга, Фич пожал плечами и открыл рот, собираясь пуститься в объяснения, но Илис, догадавшись, что именно он намерен сказать, махнула рукой.
— Не утруждай себя, — угрюмо произнесла она. — Не надо мне ничего говорить. В твоем кошельке мало денег.
Фич одарил ее горестной улыбкой.
— Мне жаль, но это так, госпожа.
— Жаль будет всем нам, если один из нас в ближайшее время не научится готовить. Я несколько лет управляла слугами, но никогда не готовила.
Фич и Спенс обменялись вопросительными взглядами, и оба отрицательно помотали головой, что почти полностью лишало надежды на приемлемую пищу в обозримом будущем. У Илис вырвался тяжелый вздох, и она принялась грызть хлеб. Ей уже хотелось, чтобы его светлость поторопился с приездом, иначе им всем грозила голодная смерть.
— Когда этот лорд, граф, герцог приедет? — поинтересовалась она. — Где он сейчас, и почему его нет здесь, чтобы решать финансовые вопросы?
— У него возникло очень важное дело, госпожа. Он должен прибыть через несколько дней.
— Наверняка какое-то подлое дельце, — пробормотала Илис. Она с отвращением на лице попыталась стереть грязное пятно со своего шерстяного платья. Возможно, если бы ей дали второе платье, чтобы она могла надеть его, пока будет убирать дом, то ее настроение значительно улучшилось. Ее выбор ограничивался тем платьем, что было на ней сейчас, и роскошным синим. Ей не хотелось работать в своем красивом туалете, так как он сразу бы пришел в негодность, но необходимость надевать шерстяное платье вызывала у нее все большее негодование.
— Мы обязательно должны поехать в Гамбург, — объявил Спенс. — Наших запасов не хватит даже на завтра.
— Нам нужно найти торговца, который поверит в то, что его светлость заплатит ему, когда вернется.
— А что, если Ганс Руберт распространил слух, будто судно его светлости затерялось в море? Спенс, сколько, ты думаешь, у нас осталось?
— Все равно мы должны попробовать! — запротестовал Спенс, поддерживая свою точку зрения ударами кулака о ладонь. — Какой смысл предполагать, что он скажет, пока мы не спросим его?
Необходимость поездки в город была очевидна, и целый ворох проблем обрушился на бедные головы мужчин. Спенс не мог доверить Фичу ни поисков торговца с чувствительной душой, у которого они потом смогли бы выклянчить кредит, ни охрану их пленницы. Замок Фаулдер был ярким свидетельством его способностей, поэтому нужно было, чтобы кто-то наставлял его в вопросах торговли, ну а что касалось его данных как тюремщика, то его поднадзорная показала себя гораздо сообразительнее.
Фич же имел собственные причины сомневаться в способностях своего приятеля, учитывая приобретенных им костлявых кляч.
— Ты совсем не разбираешься в лошадях.
— Чего ты еще ожидал, — защищался Спенс, — когда у нас оставалась всего пара монет, после того как ты потратил деньги его светлости на эту кучу камней? Эти лошади были лучшими из тех, что мы могли себе позволить!
— Разрешите мне внести предложение? — ласково проговорила Илис, выслушав их жаркие дебаты.
Мужчины настороженно повернулись к ней. Их лица выражали напряженное внимание.
— Если вы разрешите мне поехать с вами обоими, — сказала она, — я помогу вам. Хотя я не знаю германского языка, зато имею некоторое представление о манерах и занятиях титулованных лордов и их дам. Всем известно, что нельзя получить кредит, если ты выглядишь нищим.
Фич сразу же отклонил ее идею и покачал головой:
— Если она сбежит, что с нами сделает его светлость?
— Что с нами сделает его светлость, если мы не починим крышу? — отпарировал Спенс. — Она права. У нас не тот вид, чтобы просить кредит.
— Ты знаешь, как она хитра! А что мы скажем, если она примется кричать на улице, что ее похитили? Ведь на нас набросятся все жители Гамбурга.
— А с чего это им беспокоиться? Она же англичанка.
— Но красивая! — заявил Фич, отстаивая свою точку зрения. — Она кому-нибудь понравится, и он украдет ее у нас.
— Она поедет, — твердо произнес Спенс. — Мы должны следить за ней… и еще внимательнее за мужчинами.
Фич картинно взмахнул руками, давая понять, что отступает.
— Она принесет нам смерть! Ты попомнишь мои слова! Если торговцы не вздернут нас, тогда это сделает его светлость!
Сомнения Фича значительно усилились, когда их пленница спустилась вниз. Она была чрезвычайно элегантна в синем бархатном платье и плаще. Ее каштановые с рыжеватым отливом волосы были разделены на прямой пробор и уложены в простую прическу, придававшую ей степенный вид. Всего пара завитков выбилась из тугого узла на затылке. Короче, она выглядела, как маленькая хозяйка большого дома, и ничто в ней не напоминало грязную и утомленную работой девушку, которая наравне с ними перетаскивала мебель, мыла, скребла и штопала.
Сейчас путешествие в Гамбург показалось Илис не таким долгим, как вчера, когда они ехали по продуваемой всеми ветрами дороге. Возможно, здесь сыграло роль ее настроение, значительно улучшившееся оттого, что ей предстояло опять попасть в цивилизованный мир и пообщаться с людьми. Несмотря на то что ей грозила опасность быть непонятой, она радовалась тому, что хоть немного побудет свободной, а не пленницей. И кто может поручиться, что в большом портовом городе ей не представится шанс сбежать.
Еще до того как они выехали на рыночную площадь, Илис ощутила дразнящие ароматы, доносившиеся из ближайшей гостиницы. Скудный завтрак так и не утолил скручивавшего желудок голода, который сейчас еще сильнее давал о себе знать.
Фич повел носом и втянул воздух, подобно отощавшей собаке, которая почуяла запах раненого гуся. И вся троица, даже не обменявшись ни единым словом и не посоветовавшись, дружно направила лошадей к гостинице. Казалось, каждый стремится первым оказаться там, и, спешившись, мужчины принялись подсчитывать деньги, оставшиеся в кошельке его светлости.
— И правда! У нас едва хватает, чтобы продержаться до приезда его светлости, — с некоторым удивлением, вызванным результатами подсчета, произнес Спенс. — Так сколько же ты отдал Гансу Руберту?
Щеки Фича стали пунцовыми, и он принялся яростно размахивать руками.
— А скажешь ли ты мне, сколько потратил на мощных лошадей, на которых мы приехали? Я вижу, что тебя одурачили!
