— Никакой надежды, — решительно повторила Кай Инь. — Я супруга почтенного человека — господин Чан сам пожелал бы моей смерти, если бы знал, в каком я оказалась положении.
— Разве можно быть в этом уверенной, — запротестовала Азалия.
Но она вдруг поняла, как страшен для китайцев позор и что сохранить честь для них важнее, чем сохранить жизнь.
Она слышала множество историй про людей, готовых скорее умереть с голоду, чем взяться за работу, которая, как им казалось, могла их унизить. Другие китайцы перерезали себе горло, потерпев поражение в каком-нибудь малозначащем диспуте.
Ей до сих пор казалось, что это все легенды. Ведь китайцы всегда считались загадочным народом.
Но теперь она начинала в этом сомневаться.
В облике Кай Инь появилось достоинство, незаметное прежде. Впрочем, некоторые ее реакции и раньше нелегко было понять, поскольку она всегда сохраняла бесстрастное выражение лица.
Кай Инь сидела, гордо выпрямив спину, а ее глаза превратились в узкие щелочки.
— Прошу вас, Кай Инь, — взмолилась Азалия, — не нужно думать о таких ужасных вещах. И потом, вы ведь не оставите меня! Без вас мне будет очень страшно!
— Нас все равно разлучат, когда продадут, — ответила Кай Инь. — Надо будет раздобыть нож. От ножа умереть легко.
— Нет, нет! — взмолилась Азалия. — Не нужно так говорить! Так нельзя — да и грех лишать себя жизни.
— Китайские боги не рассердятся, — ответила Кай Инь. — Они добрые. Они поймут.
Азалия исчерпала все аргументы, какие только могла привести.
Ей даже стало казаться, что Кай Инь внезапно выросла. Из нежной, ласковой и избалованной юной жены немолодого мужа она превратилась в женщину с принципами, с твердыми взглядами на честь и достоинство.
С отчаянием Азалия поняла — раз уж китаянка сказала, что убьет себя, то так она и сделает.
В Китае жизнь всегда ценилась дешево, тем более если это жизнь женщины. Девочкам-китаянкам везло, если им удавалось дожить до взрослых лет.
Азалия даже слышала, что в Китае можно порой встретить на окраинах городов такие таблички: «Здесь девочек топить запрещено».
Слишком большое число девочек в семье грозило финансовой катастрофой, и поэтому младенцев часто оставляли умирать на солнцепеке или, что более милосердно, — как ужасно это ни звучит — ударяли головой и поскорей зарывали, чтобы никто не заметил постигшего семью позора — рождения еще одной дочери.
Азалии было страшно подумать, что Кай Инь, прожившая всего лишь семнадцать лет, умрет, покончив с собой. И все-таки она невольно думала о том, не лучший ли это выход, если впереди их ждут только унижения.
Сможет ли сама она выдержать, если ее продадут китайскому хозяину и тот станет обращаться с ней как с рабыней? Либо, что еще страшней, принудит к греховной связи, суть которой она, впрочем, не вполне понимала.
Азалия была невинной, как и все английские девушки в ее возрасте. Но в то же время она много читала, и, кроме того, она родилась и выросла на Востоке.
Она понимала, что хотел сделать с дочкой портного полковник Стюарт, которого убил ее отец.
Такое происходило в бунгало полковника не раз и не два, и слухи о его поступках доходили до Азалии, несмотря на попытки матери оградить от них дочь.
А из разговоров с индийскими служанками она знала, что любовь — это прекрасное чувство, дар богов.
Они обожествляли акт зачатия; она знала, что означают фаллические символы на храмах и в маленьких молельнях у дорог, где крестьянские женщины оставляли трогательные жертвы в виде цветов и риса.
Прожив бoльшую часть своей короткой жизни в Индии, она соединяла в своем сознании любовь с красотой Кришны, бога любви. Она знала, что любящие мужчина и женщина принадлежат друг другу и сливаются в одно целое.
Индусы были глубоко нравственными людьми; их женщины обитали на своей половине жилища, а чистота семейной жизни соблюдалась индусами как закон.
Именно это Азалия надеялась обрести когда-нибудь в браке.
Теперь же ей грозило, если верить Кай Инь, нечто, далекое от этой чистоты, грязное и низкое, и трудно было даже вообразить глубину грозящих ей унижений.
«Кай Инь права, — сказала она себе, — я тоже должна умереть».
Ее передернуло при этой мысли. И тогда она поняла, что, если ее поцелует какой-нибудь мужчина, кроме лорда Шелдона, она почувствует себя оскверненной.
Она любила его с той самой минуты, когда он внезапно ее обнял, а она была не в состоянии ни пошевелиться, ни вырваться из его рук и убежать.
Вероятно, это называется любовью, если ты принадлежишь мужчине не только телом, но и душой. Любовь — это непостижимое для определения мистическое состояние, когда мужчину и женщину притягивает друг к другу так, словно прежде, в прошлой жизни, они были единым существом с одной душой на двоих.
«Когда-то я принадлежала ему, — сказала себе Азалия, — и поэтому я никогда не смогу быть с кем-то другим».
Они с Кай Инь молча сидели на мешковине, погруженные в раздумья о том, как им лучше умереть.
— А вдруг я только раню себя? — спросила Азалия.
Тут ей пришло в голову, что она не сможет лишить себя жизни тем же способом, что и подруга.
Китайцы — большие знатоки самоубийств. Кай Инь наверняка известно нужное место на теле, куда следует вонзить нож, чтобы смерть наступила мгновенно. А вот Азалия поступит по-другому.
Когда ее выведут на палубу, она бросится в море и постарается, чтобы ее не смогли спасти.
Большинство китайцев не умеет плавать, а среди моряков всех национальностей существует убеждение, что, если корабль идет ко дну, лучше быстро утонуть, чем продлевать мучения, пытаясь держаться на поверхности.
«Я брошусь за борт, — решила Азалия. — Пока пираты сообразят, что происходит, я уже успею утонуть!»
Плавать она не умела. Ее дядя пришел бы в ужас от одной только мысли о том, что его дочерям или племяннице придется раздеваться при посторонних.
В Индии же было небезопасно купаться в больших искусственных водоемах, находившихся возле каждой деревни.
«Все кончится очень быстро!» — сказала себе Азалия и постаралась утешить себя мыслью, что, хотя она и не увидит больше лорда Шелдона, он будет вспоминать ее.
«Вы прекрасны!» — сказал он ей в саду, — не верилось, что это происходило только вчера! — и вновь по ее телу пробежала дрожь при воспоминании об этом.
«Неужели вы думаете, — сказал он, — что мы можем разойтись в разные стороны и забыть о том, что наши губы сказали друг другу не словами, а поцелуем?»
Пока жива, она будет помнить об этом; и он вспомнит о ней когда-нибудь, когда окажется в другом саду, таком же красивом, как сад господина Чана, или когда увидит лазоревую сороку, летящую под ярким солнцем.
