Глава 15
Три часа спустя Уилл Рэнсли в наряде странствующего лудильщика давал одно из лучших представлений для челяди, которая была рада отвлечься от повседневных обязанностей. Убедив экономку позволить всем, включая и няню Филиппа, спуститься в гостиную для слуг, Уилл отвлек их внимание своим остроумием, сверкающими товарами и хитрыми трюками, позволив Элоди незаметно выскользнуть на лестницу для слуг.
До того как войти в дом, он предупредил, что у нее в запасе полчаса на поиски детской. В ее задачу входит связывание Филиппа и вынос его из дома на маленькую боковую улочку, где будет стоять тележка, содержимое которой скроет маленького мальчика. Сам Уилл к тому времени свернет торговлю и будет готов бежать из города.
Элоди согласно кивнула, не решаясь, однако, признаться, что сына она, возможно, не станет забирать. У нее все сжималось внутри, сердце билось от тревоги и предвкушения, когда она поспешно поднималась по лестнице.
Подробности посещения этого особняка полтора года назад с кристальной четкостью всплыли в ее сознании. «Пожалуйста, Боже, – мысленно молила она, – пусть этот день закончится не так, как тот, что разлучил меня с ребенком».
Графиня сказала ей тогда, что детская находится на третьем этаже. Оказавшись в коридоре, Элоди осторожно приоткрыла несколько дверей, прежде чем за одной из них, наконец, она обнаружила маленького мальчика, играющего с солдатиками.
Сосредоточенно расставляя фигурки группами, Филипп не поднял головы, когда Элоди украдкой вошла в комнату. Она воспользовалась его увлеченностью, чтобы как следует рассмотреть. Ее сердце болезненно сжалось от радости видеть его снова и от сожаления о полутора годах разлуки.
У него были ее глаза и губы, которые он прикусывал, нос Жан-Люка и его длинные изящные пальцы, а также черные непослушные волосы, постоянно спадающие на лоб.
Тут он поднял голову, и его глаза осветились любопытством.
– Кто вы? И где Мари?
– Она внизу, на кухне. Попросила меня посидеть с тобой, пока сама посмотрит на безделушки, которые продает мой муж.
– Безделушки? Их едят? Хоть бы она и мне принесла немного!
Элоди улыбнулась, понимая, что сладкое Филипп любит до сих пор.
– Боюсь, это не печенье и не пироги, а штучки вроде лент для волос или кружева для украшения воротника, стеклянные бусины для ожерелий или блестящие зеркала.
Внезапно мальчик прищурился:
– Вы сегодня продавали апельсины на площади. Вы же не станете снова хватать меня, правда? Мне это совсем не нравится.
Появившееся в его глазах выражение настороженности больно ранило ее.
– Я не сделаю ничего, что бы тебе не понравилось, обещаю. – Пытаясь удержать быстро угасающую надежду, она добавила: – Какие у тебя красивые солдатики! И пони тоже. – Она указала на злосчастного игрушечного пони со стеклянными глазами, стоящего у стены.
– Я из него уже вырос, – ответил Филипп, после заверения Элоди снова проникшийся к ней доверием. – Maman говорит, что летом подарит мне настоящего пони. Я так люблю лошадок! Я буду военным, как папа.
«Если бы ты только знал», – подумала Элоди, а вслух произнесла:
– Maman хорошо с тобой обращается?
Филипп пожал плечами:
– Она же моя maman. Когда уезжает, по возвращении обязательно дарит мне новую игрушку. А на ночь читает мне сказки. – Тут он захихикал. – Она и сладости мне тоже приносит, только никому не проболтайтесь. Няня считает, что от них мне трудно уснуть.
Элоди представила графиню в элегантном парижском платье на краешке узкой детской кроватки. Она читает Филиппу сказки, взъерошивает его шелковистые волосы, целует перед сном и желает доброй ночи. На глаза навернулись слезы. «На ее месте должна была быть я», – кричало израненное сердце.
– Никому не скажу, – пообещала она.
Филипп кивнул:
– Хорошо. А вот гроза мне не нравится. Когда ветер стучит ставнями, maman приходит обнять меня. – Его глаза осветились восторгом. – А летом, когда мы ездим в загородный дом, она разрешает мне ловить червяков и лягушек. И берет меня на рыбалку. Но червей на крючок насаживает Гаскон.
Каждая улыбка мальчика, бесхитростное признание забивало очередной гвоздь в крышку гроба ее надежд. Испытывая тревогу и волнение, Элоди предложила:
– Я могла бы отвести тебя на птичий рынок. Здесь, в Париже. Там продают попугаев из Африки. У них яркие перья, зеленые и синие, желтые и красные. Разве тебе не хочется на них посмотреть? – Она протянула мальчику руку.
Его улыбка тут же погасла, и он отпрянул от ее руки:
– Благодарю вас, мадам, но я лучше пойду с maman.
Элоди тут же поняла, что снова его напугала. Ей стало нехорошо.
– Можно мне кое о чем тебя попросить? Посмотри на меня очень внимательно и скажи, не напоминаю ли я тебе кого-нибудь?
Филипп неохотно повиновался.
– Вы похожи на торговку апельсинами из парка. А теперь идите. Я хочу, чтобы вернулась Мари.
Он отполз назад, будто чувствуя исходящее от нее желание схватить его и сбежать. С опаской глядя на нее широко раскрытыми глазами, мальчик прижал к груди двух солдатиков, будто надеясь, что они магическим образом оживут и защитят его от опасной незнакомки. От нее. От отчаянного желания воссоединиться с ним. Но теперь это было только ее желание, но не его. Какую бы сильную боль ни испытывала Элоди, правды отрицать не могла. Она собственными глазами увидела, что сын здоров, хорошо одет и ухожен. Он признался, что графиня – любящая и заботливая мать, которая может подарить ему пони и у которой есть загородный особняк, вероятно не менее элегантный, чем городской дом. Они ездят туда летом, чтобы укрыться от удушающего зловония большого города. Филипп любим. Счастлив. Он дома.
Слушая рваный ритм разрывающегося от горя сердца, Элоди смотрела на сына, стараясь запомнить мельчайшую черточку. Звук шагов в коридоре предупредил о возвращении няни. Будущее представлялось очень туманным, но оказаться в парижской тюрьме за попытку похищения ребенка совершенно не хотелось. Однако не это обстоятельство, а осознание того, что Филипп ее боится, и его слова «А теперь идите», ранившие в самое сердце, заставили ее сдвинуться с места.
– До свидания, Филипп, дорогой мой, – прошептала она и, обернувшись в последний раз, поспешила прочь из комнаты.
К удивлению Уилла, Элоди вернулась на кухню задолго до истечения получаса и одна. Она была бледна, точно увидела привидение. Бесшумно опустившись на скамью у стены, избегала встречаться с ним взглядом. Гадая, какая новая беда свалилась на ее голову, он быстро свернул представление. Очарованные зрители не спеша выбирали кружево, ленты и зеркала. Уилл едва сдерживал нетерпение. Наконец, упаковав оставшиеся товары, он покинул дом вместе с Элоди. Как только они оказались на маленькой улочке, прилегающей к особняку де Ларошери, он остановился и повернулся к ней:
