Понимая, что в ее нынешнем состоянии она не способна давать вразумительные ответы, Уилл просто шел с ней рядом, ломая голову над историей матери и сына.
Да, он испытал огромное облегчение, чего уж скрывать, когда узнал, что загадочный Филипп – всего лишь ребенок пяти лет от роду. Вспоминая о том, как Элоди мягко смеется и уклончиво отвечает «вроде того» на его вопрос, Уилл понял: ему следовало бы уже тогда что-то заподозрить и сообразить, что «семейное дело» не касается соперника, которого тут же нарисовало воображение. Мог бы догадаться, если бы глупая ревность не притупила способность читать между строк.
«Что-то вроде» возлюбленного. О да, уж ему-то отлично известно, как сильно может любить свою маму маленький мальчик.
Оставшийся в Париже сын стал весомым аргументом, которым и воспользовался Сен-Арно, чтобы заручиться помощью Элоди в венском покушении. Каким обманом ему удалось все это устроить? С другой стороны, мужчина, способный до беспамятства избить женщину, и ребенка выкрал бы без всяких угрызений.
Уиллу с трудом верилось, что Элоди надеялась, вернувшись в Париж, просто ускользнуть от него и выкрасть мальчика прямо из-под носа семьи, в которой он живет. Уилл улыбнулся. Похоже на правду. Учитывая ее талант к маскировке, он предположил, что она разработала сотню разных схем побега, намереваясь поселить ребенка в каком-нибудь неприметном и безопасном местечке. Уилл разрушил ее планы, хотя теперь гораздо лучше понимал, зачем она сбежала от него. Оставалось гадать, какую из схем она попробует претворить в жизнь в следующий раз. Он решил спросить ее об этом позднее. Прежде нужно дать ей время оправиться от потрясения, вызванного встречей с сыном. Теперь у Элоди нет причин скрывать свою историю, а он подумает, как ей помочь.
Это решение удивило его. Он вовсе не планировал брать с собой в Англию маленького мальчика. И все же, невзирая на злость к Элоди за обман, он не мог не признать, сколь сильно отошел от первоначального замысла – любым способом вынудить ее засвидетельствовать непричастность Макса к заговору.
Теперь нужно придумать, каким образом добиться этого, не подвергая опасности Элоди и ее сына.
Как бы он ни противился, в нем все же возникло глубокое, неодолимое желание защитить отчаявшуюся женщину, не имеющую ни семьи, ни друзей, ни средств к существованию, которая всеми правдами и неправдами пытается воссоединиться с сыном.
Уилл замедлил шаги, а Элоди резко остановилась и опустилась на скамью, изможденная. Сев рядом, он взял ее за подбородок и заставил посмотреть себе в глаза, радуясь, что она не поморщилась и не попыталась высвободиться.
– Филипп ваш сын.
– Да.
– Сен-Арно использовал его, чтобы заставить вас заманить Макса в ловушку в Вене.
– Да.
– Почему он выбрал вас, которую нужно было принуждать силой? Ведь имелось множество семей, относившихся к Бонапарту с сочувствием. Почему бы не привлечь к осуществлению его плана одну из их дам?
Элоди фыркнула:
– Если бы вы были лично знакомы с Сен-Арно, не задавали бы подобных вопросов. Он считает, что женщины нужны лишь, чтобы рожать детей и ублажать мужчин, и им не хватает ума, чтобы следить за политической ситуацией или разбираться в иных важных вопросах. По его мнению, заставить женщину делать то, что нужно мужчине, можно лишь одним способом – угрожая тому, что ей дорого больше всего на свете.
– Как он заполучил власть над вашим ребенком?
– Из-за моей собственной глупости! – выкрикнула она. – Я была околдована его предложением о безопасной жизни для меня и сына, а потому угодила прямиком в расставленную им ловушку.
Уилл отлично понимал, что значит подобное обещание для вдовы, лишившейся мужа и не имеющей ни семьи, ни друзей.
– Как это произошло?
– Я уже говорила, мой брат Морис рекомендовал меня Сен-Арно в качестве экономки на время Венского конгресса, но я не принимала в расчет такую возможность. Зачем бы Сен-Арно едва сводящая концы с концами вдова, почти без опыта вращения в светских кругах? В самом деле, зачем? Какой же я была глупой! Нужно было сразу заподозрить, что дело нечисто. Я же была удивлена и польщена подобным предложением. Он уверял, что моя «прирожденная аристократическая грациозность» с лихвой компенсирует неопытность. Пообещал, что если я хорошо сыграю роль, то он не только позволит оставить платья и драгоценности, которые купит для меня, но и назначит нам с сыном некоторое денежное содержание. А потом, когда Филипп повзрослеет, употребит свое влияние на продвижение его карьеры.
– Соблазнительное предложение для любой матери.
– Да. По крайней мере, до тех пор, пока он не сообщил мне, что Филипп с нами не поедет. Узнав об этом, я тут же отклонила его предложение, ни в коем случае не хотела оставлять своего драгоценного ребенка в Париже. – Элоди невесело рассмеялась. – Эта настойчивость, как я сейчас подозреваю, и убедила Сен-Арно в том, что я идеально подхожу для претворения в жизнь его плана. Из-за Филиппа меня легко было контролировать, а если бы со мной что-то случилось, он с легкостью мог бы оправдаться перед моим братом, военная карьера которого целиком зависела от него. Как бы то ни было, Сен-Арно заставил меня пересмотреть решение, уверял, что я буду отсутствовать всего несколько месяцев и при этом так занята, что не успею соскучиться. Еще он сказал, что его сестра, графиня де Ларошери, недавно потеряла своего малолетнего сына и будет рада присмотреть за Филиппом. – Элоди поднялась со скамьи и стала расхаживать взад и вперед, очевидно не в силах справиться с нахлынувшими воспоминаниями. – Я продолжала отказываться, и тогда Сен-Арно сообщил, что пообещал графине привести в гости моего сына. Неужели я не могу уступить хоть в такой малости? Разумеется, я не хотела проявлять жестокость и разочаровывать убитую горем мать! И вот мы поехали туда.
– Неужели он выкрал ребенка по дороге?
Элоди отрицательно покачала головой:
– Нет, мы нанесли графине визит. Она была очень мила с Филиппом и сразу же ему понравилась. Когда она предложила пойти поиграть наверх, в детскую комнату, он стал умолять, чтобы я разрешила. – Ее губы тронула печальная улыбка. – Она сказала ему, что у нее есть игрушечный пони с голубыми стеклянными глазами и сделанными из настоящего конского волоса гривой и хвостом. Какой ребенок смог бы устоять? Филипп стал капризничать, Сен-Арно убедил меня позволить ему пойти поиграть, пока мы допьем чай. В глазах графини отразилась такая тоска, и я отпустила его поиграть. Следующее, что я помню: меня везли в экипаже. У меня кружилась голова, к горлу подступала тошнота, руки были связаны, и я была так слаба, что не могла даже принять вертикальное положение. Лишь когда мы оказались в пригороде Вены, Сен-Арно позволил мне прийти в себя.
