— Добрый вечер, милорд, — сказали они, кланяясь Стефану.
Когда стражники ушли, Мод и Стефан снова взглянули друг на друга.
— Я позабочусь, чтобы на рассвете вас проводили домой, — хрипло произнес он.
Потрясенная до глубины души, Мод проследовала за Стефаном в комнату Матильды. Все ее тело было охвачено страстью. Она была совершенно не готова к тем ошеломляющим чувствам, которые пробудил в ней кузен. Ей казалось, будто она очутилась одна-одинешенька в бурном море, вдали от суши, в полной темноте. В ужасе Мод повторяла про себя, что никогда больше не должна терять контроль над собой.
Следующие три месяца пролетели быстро, заполненные всякого рода приятной деятельностью. Стефан довольно часто виделся с Мод, но, по молчаливому соглашению, они никогда не оставались наедине. Однако даже на людях Стефан боялся, что так или иначе выдаст себя невольным словом или жестом. И независимо от того, кто был рядом с ними, стоило им лишь обменяться взглядами, как весь мир переставал для них существовать. Стефана пугало, что сила, с которой их тянуло друг к другу, чересчур очевидна для окружающих.
Вечером накануне того дня, когда король должен был объявить имя наследника на пиршестве в канун Рождества, Стефан и Матильда раздевались перед сном в своей спальне. Тонкие белые свечи освещали кровать с балдахином, деревянную скамью, дубовый стол и скамеечку для молитв. Жаровня в серебряной чаше согревала комнату, изгоняя декабрьскую стужу, пытающуюся прокрасться в спальню сквозь трещины в массивных каменных стенах.
— Что сегодня так беспокоило твоего брата? — спросила Матильда, поднимая с кровати отороченное мехом красное покрывало. — За ужином он был необычно молчалив и суров. Я думала, что он должен радоваться завтрашней речи короля. А он сидел словно на поминках.
Дрожа от холода в льняном белье, Стефан приоткрыл тяжелую дубовую дверь, чтобы убедиться, что стражники стоят на местах.
— Не знаю, честное слово.
Он тоже заметил, что Анри чем-то встревожен, и тревога эта проскальзывала на его лице еще раньше, когда в сентябре они уезжали из Нормандии. Но Стефан не имел ни малейшего представления о том, что волновало брата.
Когда Анри прибыл в Лондон из Гластонбери, Стефан тоже думал, что тот будет рад предстоящему назначению наследника и визиту шотландского короля. Но Анри оставался замкнутым и мрачным, советовал брату умерить свои надежды и вел себя так странно, что это начало раздражать Стефана.
Матильда сняла льняную сорочку и несколько мгновений стояла обнаженной; от холода ее молочно-белая кожа покрылась пупырышками. Заметив, что Стефан разглядывает ее тонкое детское тело с узкими бедрами, маленькими грудями и округлыми ягодицами, она быстро забралась в кровать, подтянув покрывало до подбородка.
Стефан разделся и скользнул в постель рядом с женой.
Матильда зевнула.
— Подумать только, Стефан! Накануне Рождества Господня тебя объявят наследником престола! — Счастливая, она свернулась рядом с ним калачиком.
Стефан был слишком взволнован, чтобы заснуть, его одолевали беспорядочные мысли: поведение брата, предвкушение завтрашнего события и, как обычно, кузина Мод.
При одном воспоминании о ней плоть его напряглась, и он невольно потянулся к жене. Когда пальцы коснулись обнаженного плеча Матильды, та замерла и затаила дыхание; в свете свечи он заметил, как на ее лице мелькнуло отвращение. Со вздохом Стефан погладил жену по плечу, нагнулся к столику и задул свечу, а потом повернулся на спину. Матильда облегченно вздохнула.
— Спокойной ночи, дорогой, — с благодарностью прошептала она.
Стефан закрыл глаза, в мыслях возвращаясь к Мод. Как он ни пытался, но так и не смог запретить себе вспоминать о том поцелуе в коридоре замка. Тепло ее губ, гибкое тело под его руками снова возникли в памяти, словно аромат летних роз, который продолжает витать в воздухе и после того, как увянут цветы. Его любовь к ней была безнадежной, но, охваченный разгоревшимся желанием, он не мог забыть о ней.
Беспокойно ворочаясь с боку на бок, он сдался на милость своей буйной фантазии: Мод лежит обнаженная на меховом покрывале перед ярко пылающей жаровней; каштановые волосы ее рассыпались по нежной коже шеи и плеч. Серые глаза туманятся от желания, полные губы раскрываются в ответ на его поцелуй. Тени от мерцающих свечей падают на ее нагое тело; теплые руки тянутся навстречу возлюбленному…
Мод будет такой же, как тогда, в коридоре: страстной, отзывчивой, равной ему во всем; тело ее пронзит дрожь вожделения. И он будет обладать ею со всей безудержностью страсти.
Стефан почувствовал, что взмок от пота. Он вскочил с постели с бешено бьющимся сердцем и виновато взглянул на Матильду — жена ровно дышала и продолжала мирно спать. Он понимал, что даже если разбудит ее, чтобы облегчить свои страдания, облегчение будет лишь временным: ведь она не могла понять и разделить бьющуюся в нем страсть.
При взгляде на нежное личико жены желание в нем угасло. Стефан ласково поцеловал ее в щеку и снова лег на спину, подложив руку под голову. Он молил Бога, чтобы однажды его страсть к Мод утихла, словно короткий бурный ураган, проносящийся мимо так же быстро и внезапно, как налетает на плывущий по бездонной водной глади корабль. Матильда была его женой, матерью его детей и вскоре, с Божьей помощью, станет королевой. Этого довольно. Этого должно быть довольно.
* * *
На следующий день Мод проснулась от звука колоколов церкви Святого Павла. Канун Рождества. Сегодня будет большой пир, и король объявит наследника.
За несколько часов до пира она отправилась в свои покои, чтобы переодеться. Отец предоставил ей большую свиту, в которую входили служанки, слуги, конюхи и капеллан. Генрих поселил дочь в Вестминстере, и Мод почувствовала, что наконец-то он стал относиться к ней с уважением, как приличествовало относиться к императрице. Король поощрял ее знакомство с Лондоном и окрестностями, устраивал для нее встречи с самыми известными горожанами и аристократами, приезжавшими в Вестминстер. Но ее будущее по-прежнему оставалось неясным.
Взвесив все как следует, Мод поняла, что была бы совершенно довольна, если бы не тоска по Стефану, которая постоянно росла и не приводила ни к каким результатам. Они виделись по меньшей мере два-три раза в неделю, ездили верхом по парку между Вестминстером и Ладгейтом, гуляли по лесистым холмам Хайгейта или спускались к замерзшим болотам Мурфилдз, чтобы посмотреть на молодых парней, которые привязывали к ногам большие берцовые кости животных и с помощью палок с железными наконечниками катались по льду. Они бродили по лесам святого Иоанна и охотились с соколом и гончей — но ни разу не оставались наедине.
