Матильда ожесточенно перебирала пальцами, заново плетя косы.
– Пока да, но надо смотреть, что будет дальше.
– Это верно для обеих сторон, жена, – парировал Жоффруа. – От вас я жду повиновения.
– Что с Элис? Как вы с ней поступили? – перешла в атаку Матильда.
Ответом ей была тишина. Матильда обернулась к кровати и успела заметить боль на лице графа, прежде чем он справился с чувствами. Приняв равнодушный вид, Жоффруа стал натягивать брэ.
– Можете не беспокоиться насчет нее. Элис умерла.
Новость на мгновение оглушила Матильду. Она хотела сказать, что рада, однако чувствовала совсем иное. За потрясением последовала тревога. Где предел того, на что способен ее муж?
– От чего? – Матильда надеялась, что голос не выдал ее мыслей.
– Молочная лихорадка вскоре после рождения сына. Вот ее чрево легко было наполнить. От нее у меня также есть дочь, и оба ребенка будут воспитываться при мне. Насколько я помню, ваш отец ничего об этом не говорил, и менять свое решение я не намерен.
Матильда осенила себя крестом.
– Упокой Господи ее душу, – пробормотала она, убежденная, что это Жоффруа так или иначе погубил любовницу.
Он встал:
– Думаю, вы согласны, что я осознал и исправил свои ошибки. А вы, жена? Вы будете выказывать мне уважение?
– Буду – в той же мере, в какой вы сами будете выказывать мне уважение.
– На том и порешим, и да будет наш брак благословен и плодовит, – хмуро заключил он и ушел.
Когда дверь за ним закрылась, Матильда с облегчением перевела дух. Спустя минуту она распростерлась ниц перед своим домашним алтарем, моля Всевышнего дать ей силы, чтобы вынести выпавшие на ее долю испытания и хотя бы на людях играть положенную ей роль.
После молитвы она посидела немного, чтобы успокоиться, и потом позвала слуг – им пора было заканчивать работу. В тишине служанки поменяли простыни и аккуратно заправили смятую кровать. Матильда набросила мантию, кликнула Ули и вышла на крепостную стену, чтобы посмотреть на город и лесистые окрестности. Куда-то вдаль вела дорога, по ней шли люди, и среди них Матильда разглядела человека с нагруженным поклажей ослом.
В последний раз она вот так же стояла на парапете замковой стены в Нортгемптоне с Брианом Фицконтом. При мысли о том, как хорошо было бы, пойди ее жизнь иным путем, Матильду охватила безысходная грусть, но она немедленно одернула себя. Какой смысл тосковать о путях, что остались в стороне или не существовали вовсе? Надо сосредоточиться на той дороге, по которой она сейчас идет.
С приближением вечера небо потемнело, западный ветер пригнал тучи, и на лицо Матильды посыпались мелкие капли дождя. Обратно в свои покои она пошла другим коридором и по пути миновала комнатку в толще стены, где сидели две женщины. Одна кормила младенца пышной белой грудью, видной через разрез в платье. Вторая опустилась на колени перед крошечной девочкой, точной копией Жоффруа – с такими же огненными кудрями и упрямым подбородком. Она складывала одну в другую деревянные чашки и без умолку тараторила.
При виде Матильды обе женщины торопливо вскочили и поклонились, причем кормилице пришлось вырвать грудь из жадного ротика младенца.
– Это дети графа? – спросила Матильда.
– Да, госпожа. – Кормилица опустила глаза на своего подопечного.
– Как их зовут?
– Имя малыша – Гамелин, а это – Эмма, его сестра.
Голос женщины звенел тревогой.
– Не бойтесь, – сказала ей Матильда. – Я не преследую невинных.
Она покинула комнатку в глубокой задумчивости. Эти дети были доказательством того, что семя Жоффруа жизнеспособно. Они вырастут и продолжат род отца так же, как продолжают род Генриха его многочисленные внебрачные отпрыски. Если бы Матильда не принимала мер предосторожности и при иных обстоятельствах этих детей могла бы родить она. Но в Германии Матильда едва не умерла, разрешаясь от своего мертворожденного сына. Боль и скорбь той трагедии жили в ее душе незаживающей раной, и на всю жизнь остался у нее страх перед родами. Ради Генриха она готова была погибнуть, рожая ему в крови и мучениях наследника, но к Жоффруа подобной преданности не питала. Тем не менее встреча с малышами наполнила ее горьким томлением по несбывшемуся.
Ле-Ман, Анжу, июнь 1132 года
Стоя в покоях Жоффруа, Матильда поджала губы, читая письмо, прибывшее из Англии от ее отца.
– Ну? – выгнул брови Жоффруа.
– Он пишет, что еще думает, – ответила она, вся во власти сердитого разочарования.
Матильда чувствовала себя обманутой. Она обратилась к отцу с просьбой вручить ей ключи от замков Аржантан, Монтобан, Эгзем и Домфрон в Южной Нормандии, которые были обещаны ей как часть приданого, но он отказывался. Для Матильды это было словно пощечина.
– Тут не о чем думать, – взорвался Жоффруа. – Просто старый паук хочет удержать все в своих руках, он никому не отдаст ни капли власти. То же самое было, когда моя сестра стала вдовой вашего брата. Ваш отец отказался вернуть ей приданое. Бросил все в свой огромный живот, и так там оно и осталось. Когда он умрет, все станут рвать его на части, чтобы вернуть свою долю.
Матильда содрогнулась от нарисованного им образа.
– Он всегда был таким. Моя мачеха говорит, что нам следует быть более терпеливыми. Она сделает для нас все, что сможет. – Матильда не уточнила, что, по словам Аделизы, Генрих не имеет намерения что-либо отдавать им с Жоффруа, пока они не обзавелись наследником.
– Ее он не послушает, – отмахнулся граф. – У нее нет такой власти над ним. Аделиза – пустышка. Ваш отец вообще не обращает внимания на человека, если только тот не пляшет под его дудку, а очень мало кто знает, что за песню играет Генрих, поскольку у него то одно на уме, то другое, а ноты он никому не показывает. Ваш отец заставил своих баронов поклясться вам в верности как будущей королеве, но не заблуждайтесь: у него есть и другие планы.
Возразить на это было нечего: муж прав. Она не может доверять отцу, особенно после того, как он отказался отдать ей обещанные замки. Только кому же ей теперь верить, если не отцу? Жоффруа?
Во многом ее интересы совпадают с интересами супруга, но и ему она не доверяет. Ее брат Роберт мог бы заступиться за нее – он лучше других знает, что на уме у Генриха. И Бриан мог бы, если бы счел ее дело правым, хотя и глубоко предан королю. Но Роберт и Бриан далеко, а ее единственное оружие – письменное слово, эффект от которого не больше, чем от плевка в океан.
Она повернулась, намереваясь отправиться в свои покои, но Жоффруа поймал ее за руку:
– Может, Генрих смягчится, если мы подарим ему наследника?
