Она радовалась за приемную дочь, но горевала о своей судьбе. На мгновение ей показалось ужасно несправедливым, что Матильда забеременела, а она остается бездетной. Поняв, что завидует, Аделиза устыдилась.
– Я так счастлива, что Господь благословил вас ребенком, – произнесла она вслух, чтобы изгнать все негативные эмоции, охватившие ее душу.
– Госпожа, вам нездоровится? – спросила Юлиана, одна из ее придворных дам. – Не хотите ли чего-нибудь?
Аделиза качнула головой.
– Нет, – сказала она и махнула камеристке. – Я позову, если будет надо.
Юлиана ушла с встревоженным видом, но Аделиза не заметила этого, поглощенная своими мыслями. Генрих придет в восторг. Наконец-то его планы воплощаются в жизнь. Она знала, что он подбирает и других кандидатов на трон, так как месяц за месяцем из Анжу не приходило долгожданного известия. Он заставил баронов заново присягнуть Матильде, но, по своему обыкновению, разложил яйца по разным корзинам – на тот случай, если дочь окажется бесплодной, как и жена. Аделиза закусила губу.
Она приехала в Уилтон, чтобы исполнить свои обязательства перед лепрозорием и найти душевный покой. Новость Матильды прекрасна; вот на этом и надо сосредоточиться, убеждала себя Аделиза, и необходимо поскорее написать полный любви и поздравлений ответ. И все-таки тонкая, серая вуаль грусти, окутавшая ее, не исчезала.
Матильда закрыла глаза, ухватилась за руки повитух и стала тужиться. Очередные схватки скрутили ее тело болью. Она хорошо знала это ощущение, потому что в Шпайере роды, едва не убившие ее, длились два дня. И сейчас ее терзал страх, но она скрывала его от всех. Во время беременности Матильда перечитала все книги и научные труды по деторождению, которые только смогла выпросить у лекарей и священников, изучила трактаты «О болезнях женщин», «О состояниях женщин» и «О лечении женщин». Она должна знать столько же, сколько знают ее врачи, потому что такое знание может помочь ей выжить. Опытный воин не пойдет в бой без доспехов. Если она собирается родить ребенка и не умереть, то надо готовиться. В тот день, когда Жоффруа обнаружил мох в ее влагалище, Матильде пришлось перестроиться и изменить стратегию. Этот ребенок – при условии, что он родится живым, – будет наследником Анжу, Нормандии и Англии, и она решила стараться изо всех сил.
В последнем триместре она ела только легкую пищу: яйца, мясо кур и куропаток, много рыбы. Матильда часто принимала ванны в душистой воде и умягчала кожу фиалковым маслом. Приняв неизбежность беременности, она сделала все от нее зависящее, чтобы ничто не мешало плоду в ее теле расти и развиваться. Остальное же – в руках Господа.
Роды начались рано утром, а теперь уже перевалило за полдень. Матильда знала, что за дверью мечется Жоффруа, сам не свой от тревоги. Он то и дело присылал слугу, чтобы узнать, как идет дело. Разумеется, она понимала: граф беспокоится не о ней, а о благополучном рождении его ребенка.
Вся нижняя половина тела болела так, будто ее мнет и ломает гигантский кулак. А малыш, думала Матильда, каково ему приходится на пути в жизнь?
Снова постучался слуга Жоффруа. Она зажмурилась еще крепче. Надо выдержать, билась мысль в ее голове, и Матильда тужилась, тужилась, тужилась. Сквозь пелену боли она услышала, как повитуха говорит посланцу графа: малыш вот-вот родится, в течение часа, если все пойдет хорошо.
Матильда открыла глаза и издала хриплый смешок.
– Он боится, что я рожу девочку, – выговорила она. – Только об этом и твердил все время, пока я была беременна. Думает, будто я специально это сделаю, чтобы досадить ему и моему отцу. Вот бы и правда оказалась девочка, поделом им обоим! – Опять начались схватки, и ей пришлось подавить стон. – В книгах написано, что женщина – это сосуд, в который мужчина помещает свое семя, так почему за пол ребенка всегда винят женщину?
– Иногда женское семя сильнее, чем семя мужчины, и тогда рождается девочка, – сказала старшая повитуха. – Так говорят.
– В таком случае все мои дети будут девочками! – пропыхтела Матильда.
При следующих схватках из родового канала показалась головка, а за ней – крошечные плечики и сложенные ручки. Матильда опять зажмурилась, натужилась, и вот между ее разведенных ног скользнуло что-то теплое и мягкое.
– Мальчик! – Повитуха улыбалась во весь рот. – Госпожа, у вас сын, и он прелестный!
Писклявый крик заполнил покои. Женщина поднесла вопящего, в родовой слизи ребеночка к матери. Никакой материнской любви в тот момент Матильда не почувствовала, только удовлетворение оттого, что дело сделано, и облегчение – на этот раз у нее родился живой младенец, здоровый и громкоголосый. Вот что заставило ее всхлипнуть.
Две женщины перерезали пуповину и унесли малыша купать в теплой воде, а две другие остались с Матильдой, чтобы заняться последом. Она же так устала, что трудно было набрать сил на то, чтобы исторгнуть темную, похожую на печень массу, однако она справилась. Потом женщины устроили ее поудобнее, убрали соломенную подстилку, на которой она рожала, положили между ног мягкое тряпье, чтобы впиталась кровь, и накрыли ее чистыми простынями. Матильда выпила несколько глотков горячего вина с целительными травами и закрыла глаза. Сбоку донесся плеск воды – ребенка выкупали и вынули из большой стеклянной чаши, и старшая повитуха, нежно воркуя, запеленала его.
Безмятежный покой нарушила суматоха в дверях. В комнату ворвался Жоффруа.
– Где ребенок? – крикнул он. – Дайте мне посмотреть! Где мой сын?
Повитухи заахали, зашикали на шумное вторжение, но Жоффруа и не слышал их. Широкими шагами он подошел к только что запеленутому ребенку, уложенному на подогретые у камина одеяла.
– Разверните его, – велел граф. – Я должен собственными глазами убедиться в том, что это мальчик.
Превозмогая слабость, Матильда приподняла голову.
– Какой мне смысл обманывать вас? – с негодованием спросила она. – Неужели я сказала бы вам, что у вас сын, если бы родилась девочка?
– От вас всего можно ожидать, – буркнул он, покраснев.
– Я рожала его в муках, а до этого много месяцев носила в своем теле, – возмутилась Матильда. – И я рада тому, что он мальчик. Мужчинам легче жить в этом мире. Даже если бы могла, я не стала бы рожать девочку из желания причинить вам зло, ведь я причинила бы зло и ей – тем, что сделала девочкой.
Жоффруа посмотрел на голого младенца, удостоверился в его поле, а потом протянул палец и коснулся нежной щеки сына. Младенец повернул в ответ головку, чем вызвал у отца улыбку.
– Я призна́ю его своим сыном, – объявил Жоффруа. – Отличный мальчишка. Теперь мы можем наконец строить планы на будущее. Даю ему имя Генрих.
