Если на то пошло, одинаковых имен в гареме куча. А с недавних пор и того больше стало. Вот и Мейлишах тоже не единственная… Что ж, ей можно, она обычная девушка. Пусть хоть пять Мейлишах вокруг каждого шахзаде увиваются – с Хадидже их не сравнить!
– Нет-нет, Ясемин! Не останавливайся! Видишь, его тело начинает отзываться на твои ласки! А ведь он евнух. Если даже ему приятно, представь, как будет султан обрадован твоими умениями! Умничка, у тебя все получается просто отлично!
Получается, как же! Да негодный мальчишка вчера чуть ли не заснул от этих никуда не годных ласк, с таким же успехом Ясемин могла бы просто щекотать его под мышками – результат был бы еще и получше, пожалуй. Но – колючка снова засунута за щеку: Ясемин старательна, и сегодня противный мальчишка уже не смеется над ней, как было вчера. И не зевает напоказ, – наоборот, губы сжал, дышит часто. Конечно, он может и притворяться – евнухи хитры, понял, что от него требуется, вот и подыгрывает. Да только ведь даже на расстоянии трех локтей отлично видно, что у него кожа мурашками стянута, словно от холода. И это в массажном зале бани, что рядом с парильней! Нет, не притворяется он, еще чуть постараться – и начнет дрожать. Умничка Ясемин.
А Хадидже – еще большая умничка.
Нет, не случайно старуха Кёсем тянула так долго, не по злой прихоти или женскому капризу – по воле богини тянула она, не иначе. Она должна была проникнуться достоинствами Кюджюкбиркус и подобрать ей не менее достойное имя, соответствующее и единственно подходящее, а такое важное дело не терпит спешки. Ну и что, что султан или даже шахзаде в любой миг может заменить это волшебное имя новым, но сейчас это имя ее, она его заслужила по праву, а Кюджюкбиркус осталась в прошлом, как и Шветстри ранее. А богиня проследит, чтобы и новое имя, буде сменит оно Хадидже, было не менее важным и значащим. Это Хадидже понимала и во всем полагалась на волю богини. А еще она понимала, что имя обязывает.
Хадидже бинт Хувайлид, первая и до самой своей смерти единственная жена Пророка, была женщиной сильной и умной. Будучи дочерью богатого купца, она вершила все дела своего обширного дома и посылала караваны во все уголки обитаемого мира. А главное – и это особенно сладко грело сердце – она сама предложила пророку Мухаммаду, мир ему, жениться на ней, и он, величайший из людей, не посмел обидеть ее отказом.
Ах, какое имя! Какие дает надежды, какие заманчивые открывает пути и возможности…
– Что здесь происходит?
Калфа Кюмсаль, чтоб ее иблисовы отродья всю жизнь за пятки кусали! И как же не вовремя вошла она в массажный зал, у Ясемин только-только получаться начало!
Ясемин ойкнула и отпрыгнула от каменной плиты, словно скорпионом укушенная. Младший евнух, совсем еще мальчишка, всхлипнул, перевернулся на бок и скорчился, подтянув колени к груди. Его била крупная дрожь, хотя плита для массажа была теплой, скорее даже горячей. Но убежать он больше не пытался, Хадидже хорошо его запугала, в красках расписав, что бывает с младшими учениками евнухов при их неподчинении бас-гедиклис самой Кёсем.
С десяток набившихся в зальчик малявок-гедиклис, которые еще миг назад подсматривали и старались запомнить все, что можно, к собственной пользе, быстренько поотворачивались и сделали вид, что их совершенно не интересует происходящее у массажной плиты, да и никогда не интересовало вовсе. Только Мейлишах шагнула вперед, спеша защитить подругу и принять на себя гнев наставницы, так не вовремя вошедшей в парильню.
Но не успела. Хадидже оказалась проворнее, ужом ввинтившись между ними.
Имя обязывает.
– Прошу простить, госпожа, но это целиком и полностью только моя вина! Это я настояла, чтобы мы еще раз повторили урок о доставлении ночных радостей!
Главное – улыбаться приветливо и открыто и кланяться пониже, наставницы все это любят, а Кюмсаль, возведенная в калфа совсем недавно из простых массажисток, так и особенно.
– В парильне?! На массажной плите?!
Ох ты, иблис! Она же усматривает в этом скрытое оскорбление, намек на ее собственное недавнее прошлое…
Хадидже склонилась еще ниже.
– Разумеется, госпожа! Ведь высокое искусство массажа способно доставить ничуть не меньшее удовольствие, чем танцы на ложе, и я как раз показывала подругам некоторые приемы, которыми старательные и мужелюбивые жены Калькутты радуют своих повелителей.
– Да что ты могла показывать?! Ты ведь даже не икбал! На тебя ни разу не падал благосклонный взгляд ни самого султана, ни его сыновей! Что может ни разу не избранная знать о ночных удовольствиях?!
Кюмсаль осознала, что никто тут не имел наглости отпускать обидных намеков в ее адрес, и слегка успокоилась. Но, успокоившись, тут же перешла в наступление, сочтя своим наставническим долгом поставить на место зазнавшуюся гедиклис. Это она, допустим, зря – еще кто кого тут на место поставит, неизвестно – новоиспеченная малоопытная калфа, которая старше Хадидже совсем не намного, или же сама Хадидже, одна из «доверенных девочек» Кёсем!
И, разумеется, поставить так, что никто не сумеет обвинить ее в непочтительности.
– О, что ты такое говоришь, госпожа?! – Хадидже всплеснула ладошками, наивно округлила подведенные черным воском глаза и разок-другой моргнула накрашенными ресницами, на пробу. – Как же мы сможем стать икбал, если не будем все-все-все знать о ночных удовольствиях?! Ведь мы же разочаруем султана, госпожа! В первую же ночь! Он останется недоволен нашей глупостью и неловкостью! И велит прогнать неумелых с ложа, а то и казнить! О, госпожа, сжалься над нами, бедными! Мы не хотим прогневить султана!
Теперь сморщить лоб, словно собираешься плакать, поднять сурмленые бровки к переносице и моргать часто-часто. Такое трогательное отчаяние обычно утихомиривало самых свирепых калфа, вот и Кюмсаль не оказалась исключением: скривилась недовольно, но смягчилась и проворчала уже почти миролюбиво:
– Еще даже и не примерив рубашку избранной-гёзде, уже пытаешься влезть в халат хасеки? Действительно, ранняя пташка.
– Меня зовут Хадидже, госпожа, – сказала Хадидже тихо, но твердо. И с преувеличенным смирением потупила ресницы, чтобы пристально рассматривающая ее Кюмсаль не заметила, как сверкнули гневом глаза вроде бы несчастной и впавшей в отчаяние гедиклис.
Кюмсаль не заметила. Она совсем о другом думала, когда рассматривала Хадидже так пристально. Это стало понятно сразу же, как только она заговорила снова:
– Ну так и чем же таким особенным мужелюбивые жены Калькутты могут порадовать своих повелителей?
Говорит вроде бы насмешливо и губы кривит презрительно. А у самой в глазах любопытство. Да оно и понятно, жизнь прислуги в гареме скучна и однообразна, а калфа, в сущности, та же прислуга, мало удовольствия целыми днями напролет пытаться вдолбить нужное в головы глупых гедиклис. Хадидже теперь знает это не понаслышке, на собственном опыте убедилась.
